Весьма важным в контексте указанного является то, что «при подготовке кодифицированных актов должно быть установлено, в какой мере существующие объективные предпосылки, природа нормативного материала открывают возможности для формулирования нормативных обобщений, общих принципов и т. д. Если подобные возможности отсутствуют, то подготавливаемый акт является простой компиляцией – актом инкорпорированного типа, издание которого не влияет на формирование правовых общностей» [82] . Данное утверждение представляется весьма существенным. Оно очень четко демонстрирует то, что «увлечение» созданием «кодексов» в отечественной законотворческой деятельности оправданно далеко не всегда. В особенности это заметно на уровне региональной статутной регламентации, так как степень «нормативных обобщений» в корреспондирующих актах, по сути, сводится лишь к дублированию (и (или) перефразированию) «общих положений», отраженных в актах общегосударственного типа [83] .
При этом совершенно недопустимой мыслится встречающаяся сегодня нормотворческая практика, при которой форма правового акта избирается не в зависимости от предмета его правового регулирования, а по причинам регламентной, технической простоты «проведения акта в жизнь».
Например, встречаются такие казусы, при которых чиновники объясняют выбор именно законодательной формы акта тем, что: нормы права, представленные документом самого высокого иерархического уровня, подвергаются меньшим изменениям в процессе согласования (что обосновано постоянной текущей загруженностью самих согласующих сторон); наличие профильного закона с восприятивных позиций «повышает статус» соответствующего органа публичной власти; принятие нового статута, поддержанного волеизъявлением (вызванного вовсе необязательно негативными причинами) какого-либо «высокого» должностного лица, в процедурном порядке может фактически оказаться более «простым», нежели внесение изменений в комплекс (совокупность) уже действующих нормативных правовых актов подзаконного уровня, требующих их приведения в соответствие друг другу.
Также целесообразно отметить, что в настоящее время в отечественной юриспруденции преобладает позиция, в соответствии с которой нормативный правовой акт характеризуется в качестве «ведущей» или «главенствующей» формы выражения права многих правовых систем. Его исследованию посвящено значительное число трудов, как в области общей теории права, так и в сфере отдельных направлений юриспруденции. Вместе с тем подобающий уровень социальной адекватности и специально-юридического качества нормативного правового акта далеко не всегда подтверждается жизненной практикой.
Дело в том, что даже надлежащее предписание закона, по объективным причинам, рассчитано на неопределенное число самых разнообразных случаев, но не может учесть каждый из них; т. е. оно всегда абстрагировано от «казуса», от реальной жизненной ситуации. Именно поэтому в процессе реализации правовых предписаний столь значимы правовое сознание и, что весьма важно, сознание правоприменителя, которое, в случае с фактическим действием, например, правового обычая не имеет столь существенного значения (как раз таки по причине естественности, изначальной связанности данного формально-юридического источника с «народным духом»).
Поэтому представляется, что нормативный правовой акт должен выступать лишь концептуальным ориентиром решения казуса, он становится действенным регулятором общественных отношений только при условии отображения в нем «народного характера», при условии его соответствия существующему общественному пониманию справедливости, правды, правовому менталитету. При этом очевидно, что «дух народа» не может быть выражен посредством одного лишь государства (а именно от него, так или иначе, исходит нормативный правовой акт), пусть даже самого демократического. Таковой выражается в различных правовых формах. Отсюда вытекает, что нормативный правовой акт может быть «живым» регулятором общественных отношений лишь при условии «неразрывного всестороннего взаимодействия» с формально-юридическими источниками иных видов.
Вместе с тем иногда встречаются указания и на то, что «далеко не всякое увеличение количества нормативных актов ухудшает правовое регулирование. К такому официальному эффекту приводит издание многочисленных, не всегда согласованных, а то и противоречивых актов, каждый из которых посвящен тому или иному частному вопросу. Комплексные же нормативные акты, отражающие реальные потребности регулируемых отношений и вследствие этого позволяющие внести в содержание правового регулирования новые позитивные моменты (например, путем нормативных обобщений), обогащают правовое регулирование, нередко подготавливают существенные преобразования в структуре права, повышают его эффективность.» [84] .