Мощные протесты во Франции, когда люди здесь слышат, что огромное количество людей вышло на улицы, потому что пенсионный возраст повысили с шестидесяти до шестидесяти двух лет…
Да.
Люди в США только мечтают о таком пенсионном возрасте.
Да, но позвольте мне сказать вам кое-что другое, что может удивить вас. Я дам другой комментарий, потому что в моей стране, Словении, происходит то же самое. Конечно, в целом я поддерживаю тех, кто устраивает забастовки. Но обратите внимание, что в основном это государственные служащие с гарантированной занятостью. Сегодня в Европе происходит нечто странное, и оно становится все более заметным, это имело место и раньше, но мы просто не замечали это. Те, кто осмелился выйти на забастовку сегодня — это, как правило, привилегированные слои населения, те, кто имеют гарантированную государством занятость и так далее. И они борются за эти привилегии: «Нет, мы не хотим, чтобы заморозили нашу зарплату, мы хотим, чтобы ее повысили». В то время как, например, в Словении есть тысячи работников текстильной промышленности, женщины, и если бы кто-то предложил им условия, против которых сегодня протестуют: «Мы гарантируем вам постоянное место работы, только с замороженной зарплатой на ближайшие пять лет», — то они бы сказали: «Боже мой! Это даже больше того, о чем мы могли мечтать». И меня несколько беспокоит, что эти забастовочные волны — это явно в основном забастовки, давайте назовем это старым ленинским термином, рабочей аристократии, находящейся в безопасном положении. Действительно нуждающиеся и бедные даже не осмеливаются на забастовку.
Но мы говорим о массовых протестах на улицах Франции в сравнении с тем, чего нет у нас. У нас ничего такого не происходит.
Ладно, это старая французская традиция, и я бы даже не стал ее переоценивать. Вы знаете, почему? Это огорчает меня, но сегодня не существует альтернативного — опять-таки, мы всегда возвращаемся к той же проблеме — не существует глобального альтернативного видения. Я может быть буду выглядеть противником рабочих, но это не так, поверьте. Они просто думают: «Мы хотим наш кусок пирога».
Чего не хватает левым, так это более глобальной идеи о том, как перестроить всю экономику. Они не рассматривают истинные причины. Это меня очень печалит. К сожалению, все, что левые могут сделать сегодня, это лишь предложить протестовать против сокращений. Сейчас слева, позвольте мне быть предельно откровенным, в этом, социальном, смысле находятся консервативные силы. В смысле динамичных социальных изменений и так далее революционный класс сегодня — это капиталисты. Это грустная ситуация.
Последний вопрос: вы продолжаете говорить о более серьезной проблеме системы, на которую и нужно обратить внимание. Объясните.
Позвольте мне обратиться к примеру с разливом нефти. Я не повторяю эту примитивную, старую левацкую мантру: «Мы должны изменить капитализм». Но даже просвещенные капиталисты сегодня понимают, что дело не просто в борьбе добра со злом, если говорить в терминах морали, а в более радикальных изменениях, в том, как организована наша экономика, в том, как мы принимаем определенные политические решения, экономические решения… Это очень простая мысль: мы просто должны начать думать более глобально и так, что вы не будете говорить, что это утопия.
Позвольте мне привести вам пример того, как это работает, очень скромный пример, даже в защиту капитализма. Когда я был в Норвегии, мне сказали, что когда кризис начался, где-то в начале 90-х, уже с исчезновения старого промышленного социального государства, они сделали там у себя нечто удивительное, очень скромное, не коммунистическую революцию. Представители различных общественных объединений — профсоюзы, промышленники — может быть, это возможно только в Скандинавии, они собрались вместе и заключили своего рода общественный договор. Мы пожертвуем этими отраслями. Мы будем заботиться о тех, кто страдает, и так далее. Они действительно реструктуризировали всю экономику страны. И это работало замечательно. И не только потому, что в Норвегии есть нефть. Как показал мне один мой друг, в Норвегии сегодня продукт на душу населения в половину выше, чем в Швеции, даже не считая нефть.