Правые и левые. История и судьба

В этих словах виден не только сам факт разделения, но и причина, по которой в течение всей Революции такое разделение не может стать узаконенным, пусть даже негласно. Эта причина – нежелание депутата быть завербованным в чьи-то ряды, которое отнюдь не является фактом чьей-то личной биографии. Оно связано с тем основополагающим политическим идеалом, которому люди Революции сохранят почти маниакальную верность. Поскольку, согласно знаменитой формуле Ле Шапелье, не должно существовать ничего, кроме частных интересов и интереса всеобщего, в ходе дискуссий следует высказывать только мнения строго индивидуальные, дабы их соединение помогло выявить волю поистине всеобщую. Никаких «партий» и «групп», а из разнообразия точек зрения естественным путем родятся единство и универсальность коллективного представительства. Правда, начиная с конца августа 1789 года революционные собрания всегда будут расколоты. На практике их участники с этим смирятся, но никогда не признают это нормальным и даже характерным для их деятельности.

Вдобавок между разделением на практике, которое замечают участники событий, и его первым публичным упоминанием пролегает немало времени. Название появляется, согласно разысканиям Пьера Рета́, изучившего тогдашнюю прессу, не раньше 12 сентября. «Первое четкое, хотя и единичное обозначение, – пишет Рета, – находим в бернских „Политических известиях“, где об „угле Пале-Руаяля“ говорится следующее: „так называют левую часть залы, где обыкновенно собирается эта партия“»10. Более распространенным это обозначение становится, уточняет Рета, только с декабря; именно тогда Камиль Демулен впервые «субстантивирует две половины залы». В своем отчете о заседании 19 декабря, когда было принято решение о выпуске ассигнатов, гарантированных имуществами Церкви, он говорит уже не о правой части, но о «правых», которые располагаются по одну сторону от председателя и которым аббат Мори предлагает покинуть заседание; а те, кто рукоплещет, «как после отставки Мунье», – это не левая сторона, а «левые». После чего, продолжает Демулен, «правые почли за лучшее не уходить, но начался адский шабаш и святоши принялись вопить как резаные»11.

Почтение к историческим истокам вынуждает уделять этому отзыву большое внимание, однако следует сразу признать, что он еще долгое время будет относительно редким. Мы находим нечто подобное под пером некоторых авторов, например у Дюкенуа, который отмечает в начале 1791 года «удивительное поведение правых», а чуть позже констатирует, что «левые разделились на две различные и даже противоположные партии»12. Однако все это исключения, а правилом остается топографическая привязка к «стороне» или «партии», даже тогда – и это весьма примечательно, – когда выражение превращается в синекдоху, обозначающую определенных людей. Так, Шабо заявляет якобинцам в сентябре 1792 года, что «все правые стороны Национального собрания ему, можно сказать, низко льстили»13. Географическая составляющая ощущается даже тогда, когда правая часть удостаивается чуть более абстрактного именования «правой партией»14. Составляющая эта продолжает чувствоваться и в 1791 году, в последние напряженные месяцы работы Учредительного собрания, когда возникает понятие «левый край» – вначале как «левый край левой партии», который сокращается до «края левой партии», а затем становится еще проще15. Как видим, в основном все эти обозначения ограничиваются сферой парламентских отчетов.

10

Rétat P. Partis et factions en 1789. Émergence des désignations politiques // Mots. 1988. № 16. P. 69–88. Следует ли говорить, насколько отлично это постепенное, неуверенное становление терминов от обманчивой простоты мифа, согласно которому во время обсуждения королевского вето обозначения «правых» и «левых» родились сразу полностью готовыми? Миф этот берет свое начало в одном из исторических сочинений, написанных непосредственно по свежим следам событий; это «История Революции 1789 года и принятия конституции во Франции, сочинение двух друзей свободы» (Histoire de la Révolution de 1789 et de l’établissement d’une constitution en France, par deux amis de la liberté. Paris, 1790. T. 3. P. 51–52). Рассказ этот повторен с гораздо большей определенностью и без указания источника в «Парламентской истории» Бюше и Ру, обширном собрании документальных свидетельств, которое само приобрело статус источника. Там фигурирует версия, ставшая канонической и с тех пор повторявшаяся несчетное число раз: «Именно после этого заседания ассамблея окончательно разделилась на левую и правую сторону. Все сторонники вето уселись справа от председателя; все противники сгрудились в противоположной части залы» (Buchez P.‑J.‑B., Roux P.‑C. Histoire parlementaire de la Révolution française. Paris, 1834. T. 2. P. 349). В действительности же даже столкновения, возникшие во время этой дискуссии, хотя и были весьма ожесточенными, не сумели произвести столь четкого размежевания участников и тем более не смогли приобрести в глазах многочисленных наблюдателей статус опознавательного знака. Напротив, в то время, когда Бюше и Ру взялись за создание своего памятника, все условия для этого ретроспективного крещения были уже готовы: с одной стороны, заседания Первой реставрации приучили всех к подобному разделению, с другой – Французская революция стала восприниматься как первичная сцена политической жизни, а все последующие события – как ее продолжение.

12

L’Ami des patriotes. № 13. T. 1. P. 371 n. и № 21. T. 2. P. 141: «Правые, входящие в собрание, уже давно сделались так ничтожны, что их трудно брать в расчет при каких-либо политических спекуляциях; левые же разделились на две различные и даже противоположные партии…». См. также в № 26 от 21 мая 1791 (P. 285–286): Казалес просит слова, «все правые вскочили, чтобы ему в этом отказать, но все левые выступили за то, чтобы дать ему слово». В том же самом начале 1791 года, когда происходит бурное обсуждение Гражданского устройства духовенства, в «Монитёре» появляется упоминание о выступлениях «нескольких правых» (Moniteur. T. 7. P. 44). Во время заседания 14 января, сообщает та же газета, «рукоплескания левых заглушили ропот правых» (T. 7. Р. 135). 25 февраля «правые кричат нет! нет! Левые ропщут» (Ibid. P. 184). Упоминаются «голос левых» и «правые, участвующие в заседании». Впрочем, все эти случаи, повторим еще раз, остаются исключительными на фоне господствующих упоминаний «стороны» и «партии», по отношению к которым служат просто эллиптическими вариантами – неотъемлемой частью профессионального жаргона.

15

Реальная траектория, впрочем, была сложнее. В действительности простые и сложные наименования накладывались одно на другое и сменяли друг друга до тех пор, пока «левый край» не вошел в обиход окончательно. В том же «Монитёре» в отчете о заседании 20 февраля 1791 года (T. 7. P. 439) фигурирует «край левой стороны», тогда как 24 марта газета сообщает о том, что «с левого края раздались громкие крики» (T. 7. P. 732). Но 7 мая речь снова заходит о «левом крае левой партии» (Т. 7. Р. 343). «Край правой партии» упоминается рядом с «правым краем» в отчете о заседании 26 марта 1791 года (Т. 7. Р. 726). 14 февраля на странице газеты появляются даже «крайне правые», но исключительно ради того, чтобы отметить проворство депутата, прервавшего затянувшееся молчание: «Г-н Фуко, из крайне правых, поспешно устремляется к трибуне» (Ibid. P. 390).