Мощные ветви баобаба растворялись в небесной темноте, его морщинистая кора источала жар далеких стран, а зацепившееся за ветку маленькое облачко расслабленно лежало и вглядывалось в ночь. Мир подчинялся его воле, и волны похоти заливали виллу Каробби. В своей постели Альфонсо занимался любовью с женой; как улитки, прилепились друг к другу повар и кухарка. Даже баобаб ощущал какое-то жжение в корнях. Вряд ли это можно было назвать желанием, скорее просто тоской по ветвистой подруге, оставленной в Сенегале. И что она сейчас делает? Наверное, любуется своей изящной тенью под лучами огненного заката… Баобаб долго обменивался с ней любовными мыслями, даже рассказал пару небылиц. Правда, теперь он уже с трудом представлял ее, вместо четкого силуэта представали размытые контуры. Воспоминания растворялись в тумане запада.
Облачко решило поделиться толикой своего настроения и с Умбертой, которая в задумчивости стояла возле баобаба. Невозможность как-то повлиять на ситуацию опустошала ее. Ища поддержки, она облокотилась о ствол дерева. Замир, как она ни старалась отгородиться от него, соблазнительный, неотразимый, стал неотделимой частью ее существования.
В темноте Умберта отдалась наслаждению ночной свежести. Фирменным крокодильчик на майке норовил укусить ее за сосок. Сливаясь с тенью баобаба, тень Замира нависала над ней. Ветви могучего дерева переплелись, как паутина. Зависшее в небе облачко напоминало кружочек с текстом из комикса.
Под легким порывом ветра маленькое облачко сорвалось с ветки и немножко полетало туда-сюда, заставив тысячи тварей на земле беспорядочно совокупляться: ежа с ежихой, кобеля с сукой, кота с кошкой, дикобраза с дикобразихой, сверчка со сверчком. Белоснежное, как сахарная голова, оно долетело до ограды, за которой виднелась какая-то лачуга, а рядом с ней гумно. Силосная башня показалась облачку отличным наблюдательным пунктом. Легкий дождь из эротических частиц пролился на головы людей, носившихся взад-вперед с лампами, кинокамерами и проводами. Облачко, правда, не учло, что на жаре раскинутая на гумне кукуруза забродила. Едва посланная облачком влажная пыльца объединилась с алкогольными испарениями, в воздухе образовалась совершенно адская взвесь. Ртутными каплями вздулись порнографические потоки, и лачуга забурлила от энергии, весьма далекой от романтических дуновений любви.
Зажегся яркий свет, в комнате стало совсем неуютно. Обстановка была скудной: широченная кровать, тумбочка, небесно-голубой торшер.
Сотье, одетый в цветастую рубаху, ввел Беатриче в коротеньком красном купальном халате. Под халатом не было ничего: с каждым ее шагом махровая ткань то открывала волоски на лобке, то обнажала грудь. В съемочной группе послышались вздохи. Она выступала горделиво, как большая хищная кошка. От целого килограмма туши и теней глаза Беатриче отяжелели, но она хитро улыбалась: происходящее ее на самом деле очень веселило. Она казалась моложе, чем была, и источала какое-то извращенное очарование.
Уговорить ее оказалось несложно. После хождения вокруг да около Сотье наконец спросил напрямую, хочет ли она сняться в порнофильме, и в ответ немедленно услышал твердокаменное «да». Ничего удивительного: предстоящая забава казалась ей чем-то куда более захватывающим, чем бросаться с моста на тарзанке или кататься на серфе в штормовом море. И потом, полная неосведомленность в том, что предстоит, делало удовольствие только острее.
Реми, ее напарник, был блондин с бычьей шеей, квадратной челюстью, мощными икрами и немного низковатым задом. В своих шаркающих резиновых шлепанцах он походил на боксера. Не теряя времени даром, он ткнул в Беатриче огромной, намазанной жиром рукой:
— Ну-ка, сними халат, покажись.
Без колебании Беатриче сбросила одежду, как древняя римлянка, проданная в рабство и уступающая воле хозяина. Концентрические волны прошли по ее телу к высоким, крепким, горделиво очерченным ягодицам и к горящей выпуклой груди. Легкой рукой она описала их контур. Затем рука стыдливо скользнула в пах, но не скрывая, а лаская его. Съемочная группа окружила ее плотным кольцом.