Они долго стояли молча, пережидая грозу. Смущенные и напуганные силой ливня, они напоминали терпящих кораблекрушение, которым чудом удалось ухватиться за мачту среди ревущих волн. Куда-то бесследно пропала злость, которую Умберта питала к Замиру последние дни, а юношу захватил непривычный для него запах женщины.
Вылезло жирное солнце и, дыша духотой, заставило замереть воздух, запахший свежевыстиранным бельем. Не сговариваясь, поддавшись странному ощущению, Замир и Умберта неспешно побрели к лесу, который окружал виллу Каробби. Тысячи капель сверкали на листьях под косыми лучами солнца. Вскоре они оказались в чаще, среди каменных дубов, ясеней, земляничных деревьев и диких смоковниц. По лесным тропинкам давно никто не ходил, к лицу прилипали мокрые паутинки.
На внезапно открывшейся лужайке Замир улегся на траву. Глядя на его гордое лицо, мокрые волосы, раздувающиеся ноздри, Умберта ощутила укол в сердце. Он напоминал святого или бродягу-бунтаря. Нет, он не может никому принадлежать, как одинокий странник, как щепотка песка, развеянная по ветру.
Под деревьями росли кусты с большими листьями в форме воронки, тянувшимися к свету, мясистыми и ворсистыми. Замир сорвал лист и сказал Умберте:
— У меня на родине в такие воронки кладут золотистые конфетки для невесты.
Умберта ничего не сказала в ответ, но неожиданно вспомнила, что в детстве вытиралась такими листьями, когда тайком, присев надо мхом под кустиком, ходила по-маленькому. Она росла дикаркой и часто убегала в лес. С природой ее связывало очень многое; в другой жизни она, конечно, предпочла бы родиться каким-нибудь растением.
За лужайкой виднелось озерцо с берегами, поросшими тростником. Замир не сводил с Умберты огромных, беспокойных, как у молодого оленя, глаз.
Неспешно прогуливаясь, они оказались в самом далеком уголке леса. Темнело, закатное солнце отражалось от стен заброшенного стекольного завода. Полуразрушенное здание на берегу маленькой речки стало добычей плюща: растения покрывали оконные проемы и стены. Умберта пошла босиком, мох под ногами приятно будоражил ее. Вокруг росли двухметровые ивы, редкие лучи освещали макушки невысоких елочек. Умберте хотелось раздеться и броситься в прохладную воду, как она делала подростком, но присутствие Замира ее стесняло. Бросив на него взгляд, она вдруг почувствовала нежность и уязвимость атлетически сложенного тела. Раскачиваясь, длинные распущенные волосы будто напевали тягостную мелодию. Бледноватое лицо, блеклые губы, робость, сквозившая в каждом шаге, добавляли его облику загадочности. С Умбертой он не сказал и двух слов, их дружба зародилась в полной тишине. Влюбленная улыбка светилась на личике Умберты; нужно было всего ничего — обнять и поцеловать ее. Но Замир не решался. Пока он не мог позволить себе такую роскошь. Руджери, работа, арабское происхождение — все эти узлы нужно было распутывать по очереди, очень бережно. Рожденный в рабстве, теперь он должен был бороться и со своей зависимостью, и со своим стремлением к свободе.
Назад они возвращались поздним вечером. Умберта взяла Замира за руку, чтобы показывать ему дорогу. На ощупь его кожа была шелковистой; в этом прикосновении будто в слиянии тел под сенью душистого лавра, выразилось все их желание быть вместе. Они шли летящей походкой влюбленных, гордясь брошенным вызовом и своим чувством. Умберта чувствовала, что находится под защитой, с ним она была готова пересечь океан, подвергнуться любым опасностям, только бы он был рядом. Приблизившись к вилле, мерцающей огоньками, они молча разошлись. Выпустив руку Замира из своей, Умберта ощутила пустоту. Прощаясь, она могла хотя бы поцеловать его в щеку, но предпочла ничего не добавлять к этому чудесному дню.
11
Руджери, на этот раз в длинной тунике из белого льна, объявил начало «праздника смешения цветов», который сам и придумал. Приглашенных было немного: Манлио, Тициана и трое самых преданных помощников архитектора, Замир, эксперт по спецэффектам, американец Данни и ослепительный мексиканец Мануэло, художник по свету. Сначала Руджери потащил всех к странному сооружению, представлявшему собой нечто среднее между мольбертом, волшебным фонарем и биноклем.
— Это «Колорариус», изобретение Леонардо да Винчи. По его чертежам мы и построили этот аппарат.
Вблизи «Колорариус» напоминал старинный фотографический аппарат, накрытый черной тканью.
— Фантазия Леонардо поразительна: используя простейшие приспособления, он создал аппарат, который создает иллюзию мира в красках.
Манлио Каробби первым сунул голову под покрывало и как будто оказался в темпом тоннеле. В его глубине, на квадратном экране, он увидел черно-белую декорацию, которую еще предстояло раскрасить.