Но при первой же осторожной попытке направить пастора Крусе по такому пути епископ понял, что из этого ничего не выйдет.
Нет уж, воистину нет! Мортен Крусе не желал, чтобы его еще раз выставили за дверь. Довольно с него. У него не было ровным счетом никаких оснований расставаться со своим официальным положением. Напротив, он хотел стать первым в своем сословии, и он так недвусмысленно дал это понять, что епископу Спарре пришлось поспешно отступить, поддакивая и кивая головой.
И в самом деле, с какой стати было уходить Мортену Крусе из такой богатой, так хорошо посещаемой лавки, как государственная церковь?
В его поучениях, так же как и в его требованиях к пастве, не было решительно ничего такого, чего не исповедовал бы любой гражданин государства.
С паствой Мортена Крусе дело обстояло совсем не так, как в свое время с хаугианцами, которые жили в мире и взаимной любви маленькими общинами и, смиренно ожидая благодати господней, стремились увлечь своим примером других.
Правда, большая разношерстная группа, сплотившаяся вокруг пастора Крусе, тоже была смиренной, потому что все его приверженцы отлично знали свое презренное и ничтожное место, — они ведь были простолюдинами. Впрочем, Христос с двенадцатью апостолами тоже были простолюдины, а смотрите, что они содеяли!
Для хаугианцев одна из самых больших радостей жизни заключалась в том, чтобы, собравшись вместе, углубиться в изучение слова божия или же вести душеспасительные беседы о таких серьезных и важных предметах, как благодать божия. Знание библии и интерес к божественным книгам в среде хаугианцев был настолько велик, что кое-кто из них достигал подлинной учености.
Пастор Крусе, напротив, был совершенно невежествен. Ему самому, так же как и его приверженцам, истина казалась простой и ясной: бог был за них, а они за бога. Источником радости для этих людей была уверенность в том, что в царство божие можно попасть только через одну-единственную маленькую дверцу, ключом от которой владеет их пастор, в то время как всех остальных денно и нощно ждут распахнутые ворота ада.
Приверженцам пастора Крусе были чужды сомнения и догматические разногласия. Ведь все они объединились для того, чтобы слушать его и следовать за ним, а он не знал сомнений. Бог испытал его, и испытал жестоко. Но теперь, когда он нашел свой путь, когда понял волю провидения, — ему стало казаться, что всевышний правильно поступал, и он не сетовал на тяжелые годы, которые пережил, а вспоминал о них со смирением, ибо понимал, что то был тернистый путь к нынешнему успеху.
И поскольку все начинания пастора Крусе были отмечены благословением господним и он ежедневно и даже ежечасно убеждался в том, что всевышний действительно был всегда с ним, то Мортен Крусе преисполнился безграничным доверием и горячей благодарностью к богу, потому что бог и он, он и бог так хорошо понимали друг друга и работали рука об руку.
Куда бы ни шел пастор Крусе, где бы он ни находился, его нигде не покидала эта уверенность — ни среди друзей, ни в стане врагов. Что бы с ним ни случалось, что бы ему ни угрожало, он всегда чувствовал себя так спокойно, словно бог был у него в кармане.
Так прошло года два — он читал проповеди, колесил по округе, собирал деньги, строил. Со всей этой работой он успешно справлялся — ему помогала уверенность в себе. Эта уверенность передалась постепенно каждому из его приверженцев и наложила свою печать на все движение. Никому не пришлось ничего изменять ни в себе самом, ни в своей жизни, чтобы стать другом и последователем пастора Крусе; никто не должен был защищать какие-либо специальные догматы или претерпевать неприятности от религиозных преследований; не надо было блистать особой добродетелью, требовалось только одно — жертвовать, причем жертвовать щедро. Это устраивало всех. Каждый из приверженцев пастора Крусе был глубоко убежден, что бог у него в кармане.
Именно в этой уверенности движение черпало свою силу.
Таким образом, христианство становилось и удобным и надежным. На этой надежности зиждилась власть пастора Крусе, который стал могучим и жестоким, словно маленький Лютер.
Безграничной была готовность жертвовать и покорность тех, кто шел за ним, и бесконечной оказывалась трусость тех, кто поначалу пытался ему противостоять. Пастор Крусе не раз имел случай во всем этом убедиться и теперь твердо знал, что может делать все, что хочет.
Возвышение Мортена Крусе произошло стремительно, но далось ему ценой огромной работы. С раннего утра до позднего вечера он был занят по горло. Пастор не щадил себя и никогда не перекладывал на других то, что мог сделать сам. А главное — не было дел, которые казались бы ему слишком мелкими.