— Вот, черт, кто же это написал? — воскликнул Ивар Эллингсен.
— Ну, конечно, сам ханжа пастор, — отозвался Холк.
— Нет, — резко сказал Рандульф. — Под статьей есть подпись А. К. Л. Это — Абрахам Кнорр Левдал.
— Нет, нет, этого не может быть! — закричали остальные.
Что и говорить, он опустился, и это весьма печально, но до такого падения он все же не мог дойти, никак не мог.
Тогда Рандульф швырнул «Свидетеля истины» на стол — и все увидели под статьей буквы А. К. Л. Сомнений быть не могло.
Холк и Гарман просто лишились дара речи, а Эллингсен стал клясться, что он публично изобьет Левдала или подаст на него в суд, — вне себя от бешенства он не знал, что и придумать. Все должны узнать, твердил он, что у меня были самые чистые намерения — я хотел доставить радость уличным мальчишкам. Самые чистые намерения. Тем временем все встали — пора было расходиться. Каждый обещал, правда несколько упавшим голосом, прийти завтра — было решено во что бы то ни стало провести праздник наперекор пастору Крусе и всем его кротам.
Возвращаясь из клуба домой, Ивар Эллингсен случайно встретил Педера Педерсена.
— Кто это написал о празднике в «Свидетеле истины»? — спросил Ивар без обиняков.
— Какой праздник ты имеешь в виду?
— Конечно, наш праздник.
— О нем мне ничего не известно, к нему я не имею никакого отношения, — кротко ответил Педер Педерсен. — Пастор послал меня собирать пожертвования для нашего праздника, праздника в пользу слепых. Не знаю, слышал ли ты что-либо о нем, Ивар Эллингсен?
— Покорнейше благодарю, — проворчал Эллингсен и двинулся дальше. Но Педер Педерсен зашагал с ним рядом.
— Пастор велел мне обратиться именно к тебе, Ивар.
— Вот как! Он, этот… этот…
— Да, он мне так сказал: раз ты знаком с Эллингсеном, то ступай к нему сам. Правда, час душевного прозрения для Эллингсена еще не наступил, но ведь он человек разумный и дальновидный, не может же он в конце концов желать своего собственного разорения.
— Он сказал, что я желаю своего разорения? — переспросил Ивар и презрительно рассмеялся.
— Уж не думаешь ли ты, что «Эллингсен и Ларсен» окажутся сильнее всего города?
— Мы ни с кем силой не меряемся.
— Но теперь ты остался один, Ивар! Один, окруженный явными безбожниками и врагами Христа.
— И все это из-за нашего праздника? — спросил Эллингсен уже менее уверенно.
— А ты думаешь, что из твоей дружбы с этими клубными кутилами выйдет что-нибудь путное?
— Не так уж они опасны.
— Но ты же сам знаешь, Ивар Эллингсен, что ни одна порядочная девица не придет после этого в твою лавку. Ты ведь сам это отлично понимаешь.
На это Ивар Эллингсен ничего не ответил, но почувствовал, что мурашки забегали у него по спине. Он знал, с какой легкостью капризный поток служанок по любому поводу, даже гораздо менее значительному, чем эта история с праздником, вдруг решительно меняет свое направление. И так как в этот момент они как раз подошли к дверям дома Эллингсена, то Ивар Эллингсен пригласил Педера Педерсена войти.
Было девять часов вечера, и лавка была уже закрыта. Эллингсен зажег в конторе газовую лампу, и свет от нее упал через открытую дверь на прилавок, сплошь заваленный кулечками с праздничными подарками. Эллингсен притворил дверь.
— Сегодня пастор несколько раз вспоминал, что «Эллингсен и Ларсен» всегда, на все праздники, посылали нам пожертвования.
— Что правда, то правда.
— Почему это он вдруг связался, спросил меня пастор, с самыми отъявленными забулдыгами в городе? Не к лицу это ему — человеку семейному…
— Да ведь дело вовсе не в этих господах из клуба, — сердито произнес Эллингсен и покраснел. — Вы же это сами прекрасно знаете.
— Но что тебя связывает с этими безбожниками? Ведь теперь все — и амтман, и Кристиансен, и капеллан Дуппе, и Серенсен, и Иверсен, — все до одного поспешили отказаться от этой затеи.
— Как, разве Иверсен тоже?
— А ты что, не знаешь Иверсена? Он ведь вынужден во всем следовать за директором банка, — промолвил с улыбкой Педер Педерсен.
— Но я-то с какой стати должен следовать за директором банка? — упрямо проговорил Эллингсен.