Однако в те годы весна всегда в конце концов наступала; а все-таки страшно было, что этого может и не случиться.
5
Неверная весна
Когда весна наступала, даже неверная весна, оставался один вопрос: где быть счастливее. Единственное, что могло испортить день, — люди, и если ты мог избежать условленных встреч, каждый день был безграничен. Счастье ограничивали как раз люди — кроме тех немногих, которые сами не хуже весны.
Весной по утрам я начинал работать рано, когда жена еще спала. Окна были распахнуты, булыжник мостовой подсыхал после дождя. Солнце сушило мокрые фасады домов напротив. Лавки были еще закрыты ставнями. Вверх по улице шел козий пастух, играя на свирели, женщина, жившая над нами, спустилась с большой кастрюлей на тротуар. Пастух выбрал черную молочную козу с тяжелым выменем и стал доить в кастрюлю, а остальных коз его собака отогнала на тротуар. Козы озирались, вертели шеями, как экскурсанты. Пастух взял у женщины деньги, поблагодарил и пошел дальше, играя на свирели, а козы, погоняемые собакой, двинулись следом, кивая рогами. Я вернулся к работе; женщина стала подниматься наверх с козьим молоком. Она была в туфлях на войлочной подошве, и я слышал только ее дыхание, когда она остановилась на лестнице за нашей дверью, а потом услышал, как закрылась ее дверь. Она была единственной потребительницей козьего молока в нашем доме.
Я решил, что надо спуститься и купить утреннюю программу скачек. В любом самом бедном квартале хотя бы один экземпляр программы да продавался, но в такие дни надо было ловить его пораньше. Я нашел ее на улице Декарта, на углу площади Контрэскарп. Козы шли как раз по улице Декарта, я вдохнул воздух и пошел назад, чтобы поскорее подняться к себе и закончить работу. Был соблазн остаться и пройтись по улице за козами ранним утром. Но прежде чем снова приняться за работу, я заглянул в программу. Сегодня скачки были в Энгиене, на маленьком уютном жуковатом ипподроме, пристанище некондиционных лошадок. Сегодня, когда я закончу работу, мы поедем на скачки. Торонтская газета, для которой я писал корреспонденции, прислала деньги, и мы хотели поставить на темную лошадку, если найдется такая. Однажды в Отейе жена выбрала лошадь по имени Золотая Коза, ставки на нее были сто двадцать к одному, и она шла на двадцать корпусов впереди, но на последнем препятствии упала, лишив нас… Мы старались не думать, чего лишились. В тот год мы выиграли больше, чем проиграли, но Золотая Коза принесла бы нам… Мы не думали о Золотой Козе.
— Тэти, у нас хватит денег, чтобы хорошо поставить? — спросила жена.
— Нет, мы потратим то, что возьмем с собой. Ты хотела бы потратить их на что-нибудь другое?
— Ну… — сказала она.
— Знаю. Со мной было ужасно трудно, я сквалыжничал, вел себя гнусно.
— Нет, — сказала она. — Но…
Я знал, насколько ограничивал нас во всем и насколько это было тяжело. Того, кто занят своим делом и получает от него удовлетворение, бедность не угнетает. Я думал о ваннах, душе, смывных туалетах как о вещах, которыми пользуются люди хуже нас, и о том, как кстати были бы в поездках эти удобства, — а ездили мы часто. Внизу нашей улицы, у реки, была общественная баня. Жена никогда не сетовала на отсутствие удобств, так же как не плакала из-за неудачи с Золотой Козой. Плакала она, помню, жалея лошадь, а не из-за денег. Я вел себя глупо, когда ей понадобился жакет из серого барашка, а когда она его купила, полюбил его. И в других случаях вел себя глупо. Все это была борьба с бедностью, а выиграть ее можно, только не тратя денег. Тем более если покупаешь картины вместо одежды. Но тогда мы вовсе не считали себя бедными. Не признавали этого. Мы считали себя людьми высокого полета, а те, на кого мы смотрели свысока и кому справедливо не доверяли, были богаты. Мне никогда — и после — не казалось странным носить для тепла спортивную фуфайку вместо нижней рубашки. Это только богатым казалось странным. Мы питались хорошо и дешево, пили хорошее и дешевое, спали вдвоем хорошо и в тепле и любили друг друга.
— Думаю, надо поехать, — сказала жена. — Мы давно не ездили. Возьмем с собой еду и вино. Я сделаю вкусные сандвичи.
— Поедем на поезде — так дешевле. Но если думаешь, что не стоит, давай не поедем. Сегодня сколько угодно найдется хороших занятий. Чудесный день.
— Думаю, надо поехать.
— А не хочешь как-нибудь по-другому его провести?
— Нет, — надменно сказала она. К надменности очень подходили ее высокие красивые скулы. — Кто мы, в конце концов?
И мы поехали с Северного вокзала, через самую грязную и грустную часть города, и прошли пешком от разъезда до оазиса — ипподрома. Пришли рано, сели на мой плащ на стриженом травяном склоне, съели завтрак, выпили вина из бутылки и смотрели на старую трибуну, на коричневые деревянные будки тотализатора, на зелень дорожки и более темную зелень барьеров, на блестящие коричневые канавы с водой, на беленые каменные стенки и белые столбы и ограду, на паддок под недавно распустившимися деревьями, на первых лошадей, которых там вываживали. Мы выпили еще вина, посмотрели программу, и жена легла на плаще поспать, лицом к солнцу. Я пошел и отыскал одного знакомого еще по Сен-Сиро в Милане. Он назвал мне двух лошадей.