Пух с Горем сели тогда в автомобиль и за полсуток через весь Север пропылили тыщу двести до больницы. Представившись уголовным розыском, показали сержанту в приемном покое свои липовые удостоверения. Тот привстал было, но, увидев лица, нерешительно сел обратно за стол. Они почти бегом поднялись по лестнице в палату. Фома был один, он лежал на койке весь желтый, перебинтованный по груди, животу и рукам, и сукровица, сочащаяся сквозь бинты, засыхала бурыми пятнами на простыне. Но голова оставалась целой, неперевязанной, хотя на лице, возле правого глаза, темнел ожог. Этот ожог приковал взгляд, заставив Пуха оцепенеть. Пороховой ожог! Значит, Фома боролся с убийцей и уворачивался, когда тот стрелял в упор.
– Как сам? – наконец спросил Пух.
– Как сала килограмм, – тихо произнес Горе, отвечая за Фому.
Фома медленно сложил кукиш из свободных пальцев перетянутой бинтами руки.
– А, «не дождетесь»? – сообразил Пух, и ему захотелось сесть, закрыть лицо ладонями и отдышаться.
Фома кивнул и улыбнулся, отчего в уставших от боли глазах промелькнул оскал победившего в схватке бультерьера.
Два дня они просидели в его палате. Медсестры и врач пытались объяснить им, что больному нельзя волноваться плюс они могут заразить его, слабого, какой-нибудь инфекцией. Но им удалось убедить персонал, что они – нормальная охрана, а не тот сержантик в приемном покое. Персонал был в курсе слухов об их простреленном пациенте. Шушукались, косо поглядывали, но не гнали. Фома сам отправил друзей обратно.
Перед их отъездом он вкратце обрисовал ситуацию и попросил запомнить пару имен, если что. Ни медикаментов, ни денег Фома не брал, сказал, есть. Они оставили все врачу, толковому парню…
…Пух отложил телефон. Ну что, надо ехать. Не будет же он просто так звонить. Перезванивать – значит сомневаться. Скажет, ладно, не дергайтесь, все в порядке.
Набрал номер Горя:
– Мне Фома звонил. Он на острове. Говорит, ты дорогу знаешь?
– Примерно. Значит, все же созрел…
– Говорит, если хотите, заезжайте проведать. Во дает!
– И все?
– Все.
– Значит, надо ехать…
– Когда?
– Мне через три дня надо быть в городе.
– А мне завтра сына в школу вести.
– Ну, ты думай, решай, а я буду собираться. Если ехать, то сегодня ночью, утром пароход на остров.
Снова конец связи.
Горе ждал во дворе, прохаживался с сумкой на плече и курил.
– Каждый раз ночью выезжаем, – проворчал он вместо приветствия, устраиваясь на правом сиденье. – Чё ты ружье не захотел брать? Опять какие-нибудь ослы по дороге привяжутся, как в прошлый раз.
– Потому и привязались, что мы ружье взяли. Наличие оружия предполагает его применение, братан! Здорово!
– Достал ты уже со своей мистикой… Здорово! Ну, что он тебе сказал? Случилось что? – Горе хотел узнать подробности.
– Да ничего, кроме того, что он на острове. Чую спиной, что-то не так. Ты же его знаешь, по голосу не поймешь, что у него происходит. Перезваниваю – телефон отключен.
– Ладно, поехали на заправку. Я на всякий случай взял бутылку водки. Дашка какие-то бутерброды положила. Денег, честно говоря, впритык.
– Ничего, хватит. В святую землю едем, авось не пропадем. Я потому и ружье не взял. Не хватало еще по монастырю с ним болтаться. И на пароход могут не пустить.
– Удивляюсь я тебе, братуха! – заговорил Горе, когда выехали со двора. – С детства тебя знаю, а ты все, наивный, в сказке живешь. Не будь у нас тогда ружья, шли бы мы домой пешком. Да еще и собирали бы, как ты говоришь, выбитые зубы сломанными руками.
– Может быть. Кто его знает…
…В тот раз, возвращаясь из больницы от Фомы, часа в два ночи они остановились поесть в бревенчатом придорожном кафе возле древней заправки. Машину оставили прямо у крыльца. Им хотелось выпить по сто пятьдесят, похлебать горячего и чуть-чуть покемарить в машине. Девушка за стойкой налила им борща, водки и, подперев щеки ладошками, ласково на них глядела.
– Ты заметил? – спросил Горе вполголоса.
– ?..
– Куда ни приедешь, одна лучше другой. И чем хуже дыра, тем девки краше! Вот страна северная!
Пух кивнул.
В кафе они были одни. Горе уселся так, чтобы лучше ее видеть, и поднял пластмассовый стаканчик:
– За гостеприимную хозяйку.
Хозяйка скромно улыбнулась. Только они выпили и стали размешивать в тарелках сметану, в кафе уверенно вошли три молодых человека. Сели за соседний стол. Было видно, что они здесь даже не завсегдатаи, а просто хозяева. Крупные, в темной одежде. Уже спокойные, хотя еще и не матерые.
– Кать, налей нам два пива и Сереге чай, – сказал самый крупный и темный – как видно, главный.