Она закусила губу. Ее фантазии явно изменились. Невзирая на отсутствие опыта.
Элоиза очень явственно представляла, чего ждет от него. Ей хотелось вдохнуть аромат его тестостерона. Она помнила, как в юности беспокоилась по поводу волос на его груди. Тогда она откровенно боялась, что ей может не понравиться прикасаться к ним. И это казалось проблемой, ибо она все равно мечтала о нем. Теперь же ей хотелось провести руками по всему его телу. И даже по волосам на груди. Ей хотелось лизнуть его кожу. Даже когда он потный. Может, даже особенно, когда он потный. Глубокое, и скорее интуитивное желание, которого она ничуть не стыдилась. Ни капли. Она женщина, а он мужчина. Привлекательный мужчина. И она хотела его. Ее тело принадлежало только ей, но она готова его одолжить. И он мог воспользоваться им. Ее бы это только порадовало.
— Если ты этого хочешь, — ответила она.
Винченцо сделал два шага вперед. Его глаза сверкали, и Элоиза понимала: он уверен, что она блефует. Однако Элоиза шагнула навстречу и протянула ему руку:
— Давай потанцуем.
Он притянул ее к себе, и она почувствовала его влажную грудь сквозь ткань своей футболки. Его тело, мускулистое и горячее, было именно таким, каким Элоиза его представляла. Она положила руку на его обнаженное плечо и ощутила, как поигрывают его мускулы. Он крепко держал ее за руку.
— Я не скрывал, что считаю тебя красивой, — сказал он.
— И только лишь наша дружба мешает тебе… Как ты там выразился?… Уложить меня в постель?
Она проявляла большую смелость, чем собиралась. И ее это ничуть не смущало. Она не ощущала стыда или тревоги.
— Да, кажется, так я и выразился.
Элоизе сейчас многое хотелось сказать. Теперь Винченцо считал ее жертвой или кем-то вроде того. Означало ли это, что он больше не считает ее пригодной для постели? Или же считал ее таковой еще в большей степени, именно потому, что она невинна? Она не знала. И полагала, что лучшим способом узнать, было просто сделать первый шаг. Но, едва не решившись, она остановила себя. Вместо этого сконцентрировалась на том, каково это — находиться в его объятиях и следовать ритму танца. Хоть музыка и не звучала. Все казалось до того абсурдным, что она, наверное, рассмеялась бы, если бы только могла дышать. Но она не могла.
— Ты очень хороший танцор, — заметила она, разглядывая грудь Винченцо. Его смуглую кожу и твердые мышцы.
— Гроза моего детства. Уроки танцев.
— А я так и не научилась.
— Ты неплохо знаешь движения.
— Ты прав. Я подглядывала. Сверху. Когда твоя семья давала балы.
— Твоя мать появлялась на них.
— Да, — кивнула Элоиза. — Моя мать любила привлекать внимание. Вносить сумятицу. Вряд ли мое присутствие навредило бы так же. Но считалось, что именно я могу привлечь ненужное им внимание.
— Я никогда до конца не осознавал, какой на самом деле садист мой отец. Как он издевался над моей матерью и как он обращался с твоей.
— Я думаю, моя мать в принципе любит боль. Независимо от того, сама ли она ее причиняет, или ее причиняют ей.
— Возможно. Но одного я никогда не смогу ему простить. Теперь, когда я знаю, как он поступил с тобой.
— Моя мать знала, и она до сих пор с ним. Не преуменьшай ее грехи лишь потому, что ненавидишь отца. Твой отец плохой человек. В этом нет сомнений. Но моя мать совсем не жертва.
— Можно единовременно быть и тем и другим. Хищником и жертвой, — ответил он.
Элоиза нахмурилась. Ей хотелось сконцентрироваться только на нем. Его теле, его красоте… На его тепле и силе его объятий. На ожившей мечте, а не на реальности их жизней.
В одном не было сомнений. Они оба пострадали от игр своих родителей, и не важно теперь, кто из них виноват в большей степени.
— Это будет так здорово, — сказала она. — Оказаться внизу, в бальной зале.
— Да, — согласился он. — Ты больше не секрет.
Приятное чувство осознания затеплилось в ее груди.
— Наверное, я хочу этого.
— Чего именно?
— Меня удивляют мои собственные мотивы, — ответила Элоиза. — Хоть я и не могу сказать, что до конца понимаю их. Все последние годы я жила тихой жизнью и уверяла себя, что никогда сюда больше не вернусь. Что никогда… Никогда не увижу тебя снова. И что именно этому я рада.
— Понимаю.