Винченцо кивнул.
— Отведите пони на конюшню! — приказал он.
— Я обязательно навещу ее, — сказала Элоиза. — Когда позавтракаю.
— Не думаю, что пони на тебя обиделся.
— И все же мне не хотелось бы ранить его чувства.
— А как там Скеррит? Осваивает новое жилье?
— Очевидно, ей нравится под моей кроватью. Особенно с правой стороны. Сидит там безвылазно. Но она поела и воспользовалась лотком.
— Рад это слышать, — сказал Винченцо.
— Привыкаешь не сразу. Дворец очень большой.
Элоиза говорила не только о кошке. Она понимала: Винченцо безразлично животное. Он и правда старался. Ей просто хотелось до конца понять, почему. Ведь он так твердо заверил ее, что ребенка не хочет. И она понимала, что отчасти им верховодило чувство долга перед ней. Однако он не просто старался, а из кожи вон лез, чтобы ей во всем угодить. И этого она не понимала.
— Почему ты захотел этого ребенка? — спросила она.
— Потому что так правильно.
— Разве нет ничего важнее, чем всегда поступать правильно?
— Мой отец никогда не поступал правильно. Он потворствовал лишь себе. В этой жизни я буду принимать справедливые решения. Вне зависимости от собственных желаний. Таков выбранный мною путь.
— Конечно. Путь мести.
— Мой отец лишился трона из-за меня. И вот он я. Стремлюсь помочь своей нации. Но столкнулся с реальностью, в которой люди не так уж рады перспективе упразднения монархии. Хоть они и не любили моего отца, но им нравится символ. А я пытаюсь это изменить.
— Другими словами, у тебя не получилось просто объявить, что теперь все будет так, как хочется тебе?
— Не нужно злорадствовать, Элоиза!
— Я не злорадствую. Вообще-то, Винченцо, уж кому, как не тебе, следует знать, что я, ведя свою тихую, беззаботную жизнь, давно ни за кого не несла ответственность. Скеррит — единственное исключение. В остальном же я думала лишь о собственном благополучии. Это очень просто. Проще, чем что бы то ни было. А вот то, что предстоит сделать тебе… Это непросто. Ты несешь ответственность за целую нацию. И я тебе отнюдь не завидую. Никогда не завидовала. Я была так счастлива покинуть Ариосту. Оставить все это позади. Но ты прав. Думать надо и о других вещах. Мне невыносима мысль, что наш ребенок будет расти в этом дворце, как выросли мы.
— Этого и не будет.
— Хотя пони в гостиной, это, конечно, мило, не скрою.
— Идея была не моя, — ответил Винченцо. — Просто хочу, чтобы ты знала.
— Не хочешь приписывать себе идею друга? — Она невольно улыбнулась.
— Не хочу отдуваться за него.
— Пони очень милый. Думаю, нашему ребенку понравится ездить на нем. — Элоиза прищурилась. — У нас есть шанс не просто поступать как надо, но и дать нашему ребенку то, чего не было у нас.
— А именно?
— Любовь.
— А что для тебя любовь? — спросил Винченцо.
Такого вопроса Элоиза не ожидала.
— Любовь, — повторила она. — Просто любовь.
— Признаться, мне неведомо, что это. В детстве я никогда не был любим. Да и во взрослом возрасте тоже. По крайней мере, мне так казалось.
В голосе его звучала лишь холодная отстраненность, но боли в ней звучало больше, чем в рыданиях. Элоиза могла лишь смотреть на него в изумлении. Как просто он признался ей в этом, и сам, похоже, даже не испытывал страданий на этот счет. Он принимал все как данность.
— Кроме того, в мире и в истории есть масса самых разных толкований любви. Есть современная концепция: «Люби себя превыше остальных». Есть романтическая любовь. Любовь к другу. Существует классическая библейская интерпретация. Любовь терпелива… Любовь добра… Но ни в одной из этих концепций нет абсолютной конкретики. Когда ты произносишь слово «любовь», что именно ты имеешь в виду?
Его вопросы застигли Элоизу врасплох, ибо она вдруг поняла, что у нее нет ответа. Любовь являлась для нее чувством, а он вдруг попросил объяснить, как она должна выглядеть с практической точки зрения.
— Я…
— Ты говоришь, что наш ребенок должен быть любим. Потому что современный мир уверяет нас, что любовь свободна и проста. Словно каждый родитель непременно любит своего ребенка, а каждый ребенок обожает своего родителя. Но мы прекрасно знаем, что это неправда. Разве нет?
— Да, — ответила Элоиза.
— Есть романтическая любовь. Взгляни на брак моих родителей. Это что, по-твоему, любовь?
— Я не думаю, что твой отец или моя мать хоть кого-то в своей жизни любили.
— Однако, полагаю, не раз признавались в любви. Возможно, они при этом и лгали. Но нас со всех сторон уверяют, что чувства эти естественны и просты. Что они просыпаются в нас с той самой секунды, как наши сердца начинают биться. Но что такое настоящая любовь? Когда к ней можно прикоснуться? Ощутить на вкус, почувствовать ее? Что это? Потому что, если она не выражена в наших действиях, то разве есть от нее прок? И когда ты говоришь о любви к нашему ребенку… Если речь о том, буду ли я о нем заботиться и обеспечивать его всем, то да, буду. Дам ему все, что мы не получили от родителей. Так же как сейчас устраиваю для тебя Рождество.