— Куда мы едем? — спросила она.
— Увидишь.
На изгибе тропы горы скрылись из вида, а примерно в двадцати футах вверх по дороге исчез и снег.
— Винченцо! — Она положила ладонь ему на колено.
— Не волнуйся, — ответил он.
Он остановил лошадей прямо на краю обрыва. Внизу пред ними предстало замерзшее озеро. Лучи зимнего солнца сверкали, отражаясь в ледяной глади.
— Винченцо!
— Правда красиво? — сказал он.
— Здесь так прекрасно! Что это за место? — спросила Элоиза.
— Я приходил сюда ребенком. Эти места — часть нетронутой дикой природы Ариосты. И насколько мне известно, нет ни одной тропы, которая вела бы вниз, к озеру, хотя в детстве я не раз пытался придумать способ спуститься к воде. Мне хотелось стать частью всего, что я видел внизу. И более всего, мне хотелось сбежать из дворца. Сбежать от его диктата и правил. Поэтому я приходил и сидел здесь, думая о побеге. Но бежать мне было некуда. Во всяком случае, отсюда. И именно тогда я признался себе, что должен повернуться лицом ко всему злу, что окружало меня. От него нельзя сбежать в лес. Такой тропинки не существует.
— Наверное, ужасно было понять нечто подобное в детстве, — сказала Элоиза.
— Я когда-нибудь рассказывал тебе, как впервые понял, что мой отец плохой человек?
— Нет, — ответила она.
Эту историю Винченцо никогда не рассказывал никому. Даже Рафаэлю, Джагу и Зевсу.
— В Ариосте был принят сухой закон, а между тем мой отец каждый вечер за ужином выпивал бокал вина. И когда я спросил его, почему это делает, он ответил мне, что есть те, кто пишет правила, а есть остальные, для кого они написаны. Но я знал, что так быть не должно. Сразу понял: это неправильно — жить одной жизнью во дворце, а на публику притворяться кем-то другим. Я знал, что он властвует ради власти, а не из каких-то особых убеждений. И поначалу, как я уже сказал, мне хотелось сбежать. А затем я понял. Кто-то обязан все исправить. Чем дольше я наблюдал за ним, тем больше видел различия между законами, что мой отец издавал, и тем, как он сам жил. И никто не пытался остановить его. Никто не пытался возвысить свой голос. И мне стало ясно, что этим человеком обязан быть я.
Элоиза тихо кивнула:
— Должно быть, это ужасное осознание.
— Напротив. Оно внушило мне силу, и я этому рад. Нельзя ждать, пока другие поступят правильно. Все решаем мы сами. Каждый из нас. Нельзя отмахиваться и говорить, что это наша проблема. Если зло существует в мире, то проблема общая.
— Ты хороший человек, — произнесла Элоиза. — Ты умело скрываешь это под внешней жесткостью. Но ты воин.
Винченцо не знал, что ей на это ответить, а потому молча продолжал смотреть на озеро. Иногда он чувствовал себя воином. Только защищали его отнюдь не доспехи. Все его тело будто бы покрывал невидимый защитный панцирь.
Он посмотрел на Элоизу. Его тянуло к ней словно магнитом. Он не мог этого отрицать. Но сейчас ей хотелось приятной прогулки, а не дикого секса. Ему стоит поучиться контролировать себя. Хоть это и трудно, если хочешь чего-то так сильно.
— Пора возвращаться, — сказал он.
— Мы даже не выпили горячего шоколада.
— Я не хочу, чтобы ты подхватила простуду.
— Все в порядке. Я беременна, а не смертельно больна.
Беременна. Его ребенком. Они и правда стояли на краю своей прошлой жизни. И все вот-вот изменится. Но это не было бегством, о котором он мечтал в детстве, или той тихой, простой жизнью, о которой говорила Элоиза. Перед ними распростерлось нечто новое и неизведанное.
— Врач сказал тебе, что ты здорова?
Элоиза кивнула:
— Да, я прошла все необходимые стандартные процедуры, и…
— Когда снова к врачу? — перебил он.
— Скоро. Но волноваться не о чем.
— Рад это слышать.
— Женщины рожают с незапамятных времен.
— Да, — согласился Винченцо. — Но роды не всегда безопасны.
— Но нет причин полагать, что у меня что-то пойдет не так.
Внезапно Винченцо охватило странное чувство. Он не мог толком понять, что это. Нечто незнакомое, чего он прежде никогда не испытывал. Ему вдруг захотелось схватить Элоизу и прижать к груди. Весь окружавший их мир таил опасности. Деревья под тяжестью снега. Пропасть прямо перед ними. И раскинувшееся внизу озеро. Вся красота, которую он хотел ей продемонстрировать, вдруг словно восстала против них. Он осознал, какая она хрупкая в своем белоснежном наряде.
Он соблазнил ее, посвятил в детали своего плана мести. Занимался с ней любовью той ночью, много месяцев назад. И оба они тогда горели жаркой страстью. Страстью сражения и страстью победы. А теперь в нем сидел лютый зверь. Страшное, опасное чудовище. И Винченцо боялся, что чудовище это поглотит их обоих.