Она будто бы удивилась вкусу напитка, и Винченцо подумал, что она либо правда очень хорошая актриса, либо действительно редко пьет. Он полагал, что дело все-таки в актерском мастерстве.
— Ты знаешь, какого я о ней мнения, — сказала она.
— Думал, что знал, — ответил он. — Но я думал, что и тебя знаю.
— Я никогда не лгала тебе, Винченцо, — мягко произнесла она. — Что бы ты ни думал.
Ее взгляд был искренним, и эта женщина, сидевшая напротив него, совсем его не удивляла. Он создал образ Элоизы, надеясь изгнать из памяти девушку из своего прошлого. В воображении он сравнивал ее с ее матерью. Но если бы той ночью, когда она поцеловала его, на миг оказавшись в его объятиях, прежде чем он велел ей уйти, если бы тогда он попытался представить себе, кем она станет в будущем, то с легкостью увидел бы женщину, сидящую сейчас напротив него.
Он тут же задавил в себе эту мысль. Она была приятной, но все же мыслью, и не более. И он прекрасно знал, как мастерски умеют некоторые люди дурачить других. И хотя никогда не отождествлял себя с этими «другими», однажды Элоиза уже обвела его вокруг пальца. Больше такого не случится.
— Ложь или правда… Теперь все едино.
— Не для меня. Я не хочу общаться с человеком, который презирает меня.
— Тем не менее ты согласилась мне помочь. Зачем согласилась, если не хотела ехать? И если так меня ненавидишь.
— Я не сказала, что ненавижу тебя.
Его взгляд будто пронзил ее, и Элоиза покраснела.
— И напрасно, — произнес Винченцо.
— Почему? Потому что ты меня ненавидишь? Прости, что не отвечаю тебе взаимностью.
— Я не ненавижу тебя, Элоиза. Если бы ненавидел, то обошелся бы без твоей помощи. Но мне хотелось бы знать, каковы твои мотивы.
— Мне всегда казалось, — произнесла она, глядя поверх бокала, — что мы с тобой похожи, Винченцо. — Ты всегда был так же безразличен своему отцу, как я своей матери. Мы оказались пешками в их играх. И потому стали друзьями. Я, девочка из Америки, не знавшая прежде, что принцы бывают вне сказок. И ты, наследник трона своей страны. Ты был мне не безразличен. Именно дружба с тобой помогла мне выжить. А потому сейчас я с радостью готова побыть твоим другом.
Эти слова укололи подобно кинжалу.
— Другом, — повторил он.
— Только прошу, не вгоняй меня в краску, — попросила Элоиза. — Не будем говорить о том случае.
Вот теперь он был просто в ярости, и еще ему было немного стыдно. Он не такой. Он не из тех людей, что идут на поводу у эмоций. Он не такой, как его отец. И все же он не мог сдержаться.
— Ты имеешь в виду нашу последнюю встречу, когда я заплатил тебе? Или ту ночь, когда тебе было восемнадцать и ты…
Он взглянул на стюардессу и жестом велел ей уйти.
Женщина удалилась в помещение для обслуги.
— Ту ночь, когда ты так бесстыдно накинулась на меня?
— Ну конечно, я была такой бесстыдницей, — сказала она. — С моим-то огромным опытом обольщения. Поцеловала тебя, расплакалась и сказала, что люблю.
Отчасти Винченцо был удивлен, что она это помнила. Но на самом деле так и было. Впрочем, он в любом случае упомянул бы тот вечер. Так что, наверное, она просто решила идти в атаку первой.
— Я почти этого не помню, — солгал он. — На меня бросались многие женщины, Элоиза. Ты всего лишь стала одной из них.
Ее это явно задело, и на миг Винченцо пожалел о сказанном. Боль в ее взгляде не казалась поддельной. А если была неискренней, то Элоиза очень искусная актриса.
— Тогда все к лучшему, — ответила она, вновь пригубила шампанского и откинулась на диване, плотно сдвинув колени. На ногах ее были белые кроссовки, она ссутулилась так, будто хотела стать меньше. Закрыться в себе.
Минуту он пристально смотрел на нее. Голова ее была повязана красным платком, а волосы закручены в старомодный пучок. Светлая голубая рубашка с пуговицами была стянута в узел на животе, что ярко подчеркивало ее аппетитные формы и узкую талию. Брюки были красными, одного оттенка с платком. Она выглядела, как девушка из рекламы пятидесятых годов, в любой момент готовая к тому, что ею овладеют. Все, что ему нужно было сделать, — это расстегнуть ее рубашку. Вне всяких сомнений, она обладала внушительным бюстом. Так жаль, что рубашка застегнута.
И эти мысли смущали Винченцо. Смущало то, что он сидел напротив нее, пытаясь прикинуть в уме, сколько пуговиц нужно расстегнуть, чтобы увидеть ее грудь во всей красе. Элоиза казалась скромницей. На ней не было макияжа. Но кожа ее была чистой, а глаза — небесно-голубыми. Губы бледно-розовые. Пухлые. Верхняя чуть закруглена и немного полнее нижней.