Атерас колеблется.
Мальчишка босмер подходит и дергает его за свисающую лямку от автомата.
Ллеран молчит очень долго, но потом всё-таки делает шаг вперед.
Прикроет этого пацана, эту женщину и её дело. А потом подумает. Не исключено, что когда даэдрическую машину запустят, как надо, женщина уйдёт с ним вместе - по ту или эту сторону известного пространства. Он сам может только сделать то лучшее, на что способен, а там…
Кисмет.
========== Чужая кожа, древние кости ==========
Брелине казалось, что Дурмстранг станет для неё идеальным прибежищем: никто не знал, где стоит загадочная северная школа, никто не подумал бы искать её здесь, в обители тёмных искусств.
Брелине казалось — холод даст ей крупицы покоя. Но здешний лёд слишком хорошо отзеркаливал былое: древний замок у озера, горделивая обитель магии и науки, тёмное прошлое, отзвуки бури… Дурмстранг, вопреки всему, пустил жар по её венам, заново вдохнул жизнь и возродил чахнувшую надежду.
Было и тяжело, и невозможно, но тяжесть, которая легла на её плечи теперь, не шла ни в какое сравнение с тем грузом, который Брелина Марион таскала с собой уже очень, очень долгое время.
Ей пришлось бежать из дома в спешке, и путать следы, и менять личины, и собирать себя из тех осколков, что злобная и лживая судьба не перемолола в стеклянную пыль, пока боль и горечь день ото дня, с каждой крупицей новостей с Британских островов, становились сильнее.
Они казались ей неподъемными и огромными, они могли раздавить её, похоронить под собой, как сотни и сотни таких же до неё, но Брелина — истинная дочь своих родителей, истинная наследница своего рода — выстояла, хоть стальной стержень, не дававший ей пасть, изрядно износился за годы пряток и ухищрений.
Брелина запретила себе вспоминать, но забыть не могла — забвение есть подлинная смерть, и второй раз позволить им всем умереть было выше её сил. Скорбь, гнев и нежелание мириться с чудовищной несправедливостью, постигшей её семью, тугим вязким комом скручивались у сердца и порождали надежду. Слабую и тёмную, жестокую, но сладкую — надежду на то, что однажды диктатура Того-Кого-Нельзя-Называть рухнет, а все те ублюдки, не достойные даже права называться британской аристократией и гордо именующие себя Пожирателями Смерти, будто одно название может скрыть, что они смертны и боятся этого больше прочих, захлебнутся в собственной крови.
Но что она — Брелина Марион, призрак в чужой коже — может сделать против больных чудовищ, порождённых вырождением? Только держаться подальше и хранить в себе то, что осталось от её семьи и от её рода. И отец, и мама, и Горантир жили в ней. Их кровь, тёмная, поющая древней магией, очищенная свежей, сверкающей новизной, чтобы избежать застоя, вызывающего душевные уродства, характерные для большинства безукоризненно чистокровных, текла в её жилах, и эту кровь Брелина не собиралась отдавать без боя.
Она не из тех простецов, кто умирает.
Брелина отправилась в Дурмстранг не случайно: предок тамошнего директора когда-то задолжал её прабабке, а волшебники не забывали об услугах — обеты иной раз связывали на крови и долги тянулись сквозь века и поколения. Она не стеснялась этим пользоваться. Её маленькую тайну знал только он, а для всех прочих она была Брелиной Марион, волшебницей из старого магического клана, стоявшего у истоков колониальной Америки. Не самая прочная легенда — но клан Марионов большой, Америка далеко что географически, что идеологически, потому проблем не возникло.
Представители её рода славились долголетием и дольше сохраняли молодость, потому личина аспирантки, что перевелась из Ильверморни по обмену опытом, пришлась впору. Брелина даже нашла подругу из ещё более далёких и более холодных земель: светловолосая и голубоглазая Мэва, единственная наследница древнего, как сами льды, норвежского клана драконьих наездников, очаровывала всех внимательностью, участливостью и чудодейственной силой своего голоса. Говорили, что именно в этом — в магии, зарождавшейся в где-то в груди и глубже, в самой душе, — таилась её подлинная мощь. Её предки голосами подчинили ледяных драконов! Мэва же легко очаровывала чародеев, и Брелина не была исключением.
И всё было нормально.
Пока не объявился Анкано, в котором по одному только вытянутому лицу, по белёсым волосам, по надрывной, показной и по сути своей жалкой надменности угадывался родич Малфоев. Безукоризненно чистокровный британский маг, ничем не лучше десятков таких же чистокровно и безукоризненно бесполезных отпрысков младших ветвей старых родов. Вот его порода, вот его родословная — а большего в нём нет и не было никогда. А большего больным вырожденцам, захватившим власть в Британии, и не нужно.
Брелина ненавидела его. Она, взрастившая в себе спокойствие и непоколебимость, ненавидела этого нервозного, среднестатистического, удобного режиму чистокровку, которого — это же последнему идиоту очевидно! — заслали сюда вынюхивать и вызнавать. Многие в Дурмстранге были недовольны тем, что директор согласился на такое, но все понимали, что не от Арена это зависело, что решение “по обмену” было принято на более высоком уровне: больного ублюдка и его не менее больных прихвостней лучше не злить отказом. Всё равно память о местоположении школы сотрут, всё равно ему будет закрыт доступ ко всему, что может быть действительно интересным, всё равно один бездарный Анкано не сделает ничего плохого… Вот только Брелина нутром чуяла — а она за годы в бегах научилась доверять интуиции, — что катастрофа случится. И она случилась.
Несчастный случай, произошедший из-за глупости и самоуверенности одного кретина, повлёк за собой смерть и директора, и его заместительницы Эрвин, и слишком много потрясений, чтобы всерьёз считать это “случаем”. Сработали защитные чары на нижних уровнях замка, но щит вышел из-под контроля и мог бы разнести полшколы, если бы не Арен и Мирабелла. Но не могла же защита сработать сама по себе? Конечно, нет: кто-то полез куда не следовало, кто-то пробудил древние чары, кто-то… Анкано, глупому, мерзкому червяку, тоже не удалось избежать последствий: высвободившаяся энергия выжгла его дотла, оставив пустую, но живую оболочку. Надежды на то, что он очнётся, почти не было, но магомедики не спешили отключать его от магической поддержки: если есть способ вытянуть из него хоть какие-то воспоминания и понять, что именно тогда произошло и насколько к случившемуся причастен сам Анкано и Тот-Кого-Нельзя-Называть, тело нужно сохранить.
Брелина предпочла бы, чтобы он издох, но смотреть на то, как Анкано — тело Анкано — медленно угасает, оказалось небольшой отдушиной. Пока он не очнулся.
О, Брелина сразу почувствовала, что что-то в нём не так, и её не обмануло ни то, что он якобы полностью потерял память, ни мастерство, с которым он это изображал. Затаилось в нём нечто тёмное, мощное и неукротимое — притягательное как огонь для мотылька и такое же губительное. В присутствии других, особенно Мэвы и представителей её клана, прибывших по зову наследницы — о, драконьи наездники, будучи влиятельной политической группой Скандинавии, не могли не принимать во всём деятельного участия; с ними здесь считались и потому, что недавно они вновь возродили “славную” традицию объезжать тварей, — он становился растерянным и настороженным настолько, что можно было бы и поверить в амнезию, но никто верить не спешил. Брелина, пользуясь дружбой с Мэвой, присутствовала на большей части безуспешных допросов и слушала “обмены мнениями” после них, а потому знала это наверняка. Пока что целители настоятельно рекомендовали не использовать сыворотку правды на неокрепшем после истощения и комы организме, и все терпеливо ждали. Выжидал и “Анкано”.