Лотреамон. Жермен Нуво. Непохоже, чтобы Сильвен Лапейра каждое утро перечитывал Лотреамона. Я слышу за спиной смех, прорывающийся сквозь сигарный аромат. Мне сигару не предложили. Значит, Николь убеждена, что я сохранил свои прежние неприязни. Декан говорит по-французски, но смеется по-немецки. Выпитое за ужином бургундское тихо жжет мне желудок; я ощущаю себя старым; тщедушным и старым.
— Вам его освежить?
Беренис подошла, держа в руке бутылку; она коснулась моего локтя и показывает подбородком на мой стакан с плавающими в нем крошечными кусочками льда. Я протягиваю его ей со вздохом. «Рожденный под знаком Тельца, — говорю я, — обычно бывает сентиментален, властолюбив, склонен к чревоугодию и пьянству».
— Вы телец? Вот, значит, почему мы так хорошо Друг друга понимаем. А я…
— Не говори, я постараюсь отгадать. Если тебе нравятся тельцы, то ты…
— Скорпион!
Она бросила это как главный козырь; ее выставленная вперед мордочка сияла, а в глазах мелькали черные огоньки и надежда.
— Вы разбираетесь в знаках зодиака?
— Наверное, меньше, чем ты. Так, значит, ты маленький скорпиончик… Как же это я сразу не догадался, глядя на тебя?
— Я родилась семнадцатого ноября.
— Семнадцатого ноября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года…
— Вы как-то сразу глубоко задумались!
Подтрунивает. Она смотрит на меня, держа в руке бутылку; в тот самый момент, когда она произносила: «Скорпион!», все тело ее изогнулось, подалось вперед, более отчетливо обнаружило свои формы, подчиняясь, естественно, головокружительному искушению отроческого кокетства, но, помимо кокетства, также еще и определенному представлению о себе, представлению, которое не могут заставить ее скрыть, посреди этой вот гостиной, никакие правила приличия, но которое, мелькнуло у меня в голове, должно было бы приглушаться дремлющей в подсознании стыдливостью. Мне хотелось бы призвать ее к большей сдержанности, как призывают взглядом замолчать слишком экспансивную или неосторожную в выражениях подругу. Теперь Николь наблюдает за нами снова. Несколько гостей медленно направляются к нам. Ветер повернулся в другую сторону. Жена советника по культуре задумчиво поглаживает свое гагатовое ожерелье, издалека смотрит на меня, но не подходит. Я иду к центру комнаты, туда, где стоит Николь. «Перестань пить, — говорит она мне, не переставая улыбаться, — это совершенно не нужно».
Я уже больше не являюсь ни почетным гостем, чьи прорицания вызывают всеобщий интерес, ни даже бывшим любовником, чей взгляд заставляет опускать глаза, я теперь простой посетитель, приглашенный на один вечер и уже успевший надоесть, человек, перед которым, может быть, и не следовало столь доверчиво распахивать двери своего дома, или вообще напичканный иллюзиями старик, с которым милостиво соглашаются играть невсамделишную партию, партию смеха ради, великодушно посылая ему вялые, легкие мячи. Скорей бы только закончилось это нудное занятие. Посмотрите-ка на него: он уже пыхтит, как паровоз. Еще, чего доброго, отдаст концы прямо у нас на руках…
Почему все получилось так нескладно? Еще каких-нибудь три часа назад чувствовалась такая легкость, стремительность. Просто я устал. И я должен подать сигнал отправления, они только этого и ждут, зачем еще медлить? Николь уже больше не будет со мной разговаривать. Ей нечего было мне сказать в прошлом и нечего сказать сейчас. Зачем нужно было приглашать меня в Б.? Стоило ей состроить гримасу, стоило шепнуть что-нибудь госпоже Гроссер, и, поскольку я не слишком рвался приезжать сюда, председательница от меня бы отступилась. Значит, Николь приняла заранее и это приглашение, и нашу встречу, и то, как прошла дискуссия; мало того, активно способствовала всему этому. Она хотела, чтобы состоялась эта встреча с Беренис. Хотела, чтобы в моей голове завертелись эти вопросы, целый круговорот дат, предположений, подсчетов. Интересно, видела ли она, как я, повернувшись спиной к присутствующим, считал месяцы, загибая один за другим пальцы, на манер детей или подозревающих что-то неладное шептунов. Урок? Месть? Это не в характере Николь; и измениться до такой степени она не могла; в ее поведении не заметно никаких признаков подобной перемены. На какое-то мгновение она вроде бы поддалась возникшей у меня при встрече с ней ностальгии, а потом стала недоступной. Молодая хозяйка замка. Законная супруга, которой ее положение придает величавость парадного портрета, а картина ее счастья защищает от расспросов этого мужлана, готового вывалить свой запас воспоминаний.
Я никогда не был хорошо воспитанным человеком. Эннеры наверняка говорили Николь среди прочего и об этом. Люди вроде меня в конечном счете всегда впутываются в жалкие мелодрамы. Если, конечно, кристальный господин Лапейра не является на самом деле менее наивным и более коварным человеком, чем мне это кажется. Если он в курсе, то, может быть, ему захотелось, чтобы нарыв поскорее прорвало. В таком случае я с моей пьяной походкой и моими речами пишущего фанфарона хорошо ему подыграл. Какая удача для поборника справедливости! Старый любовник госпожи, не первой свежести, надо сказать, подан к столу в своем гарнире из литературы и под острым соусом, дабы приглушить запашок. Скоро уж двадцать лет этой любви, как тут не попахивать. Сколько, вы говорите, восемнадцать? Надо же, какая точность! Дети, зачатие которых, по церковному календарю, приходится на масленицу, рождаются под знаком Скорпиона или Стрельца. Стоит ли проверять по старой записной книжке или по какому-нибудь сводному календарю, когда была Пасха в 1967 году? Разве внутреннее чутье, разве интуиция не является более надежным критерием? А этот Сильвен Лапейра, если речь шла именно о нем, если он и был тем самым «одним человеком», который незримо предстал тогда в убийственных признаниях Николь, то где его место в сценарии? Под какой карнавальной маской его искать? Эта маска исчезла накануне или же возникла сразу потом? Клин вышибают клином, простофиля! Или я выше подобных подозрений? Будем же благородны. Сохраним веру в порядочность дам. Но даже если эта вера вполне оправданна, то так ли уж много порядочности в сегодняшней комедии?
В меня ввели яд, и я поеду подыхать или выздоравливать — в любом случае втихомолку — далеко-далеко от этой гостиницы с ее сине-белыми китайскими вазами и от этой Беренис, которая всего через каких-нибудь несколько месяцев превратится в одну из тех столь часто встречающихся теперь маленьких жестоких самок, чей профиль, встреться она мне на улице, уже не привлечет моего внимания. Попутного ветра! Еще один год, и от чудо-ребенка останется только одно воспоминание. Скорпион начнет жалить своих жаб, «потому что таковы законы природы». «Вы знакомы с моей дочерью?» Да, знаком и оставляю ее вам. Оставляю вместе с пятнами грязного снега в скверах Б., с платьем вашей супруги, так ей идущим, что его можно принять за парижское, с вашей любовью к работе и вашим отвращением к путешествиям. У меня-то, представьте себе, все наоборот: я люблю отправляться в путь и испытываю отвращение к работе. Надеюсь, что госпоже Лапейра, которая в былые времена отнюдь не презирала аэропорты, удалось научиться находить удовольствия в том же, в чем находите их вы, потому что, насколько я могу судить, Б. - это самое дно воронки.