– Похоже, у нас тут единственная VIP-ложа – для тех, кому за тридцать.
– Прекрати озираться, а то и впрямь выглядишь как строгий дядя.
Мы замолчали, глядя на воду. Вечерний ветер стал прохладнее. Слышны были только тихие голоса и журчание реки в темноте.
Эйко прошептала:
– Давно не слышала такой тишины.
– Угу, – кивнул я, – давно.
– Послушайте-ка, господин Акияма, а не слишком ли вы заняты в последнее время?
– Пожалуй, – ответил я.
Она была права. Даже в этот отпуск я выбрался с трудом. Не представляю, когда такая возможность появится в следующий раз.
– Когда мне исполнилось тридцать…
– Когда это тебе исполнилось тридцать?!
– Да нет, я просто хотела сказать, что, когда мне исполнится тридцать, я наверняка превращусь в тетку. А знаешь, я сейчас подумала о том, что в старости было бы здорово перебраться сюда, в Киото, и вести тихую, размеренную жизнь. Как тебе идея? По-моему, неплохо.
– В старости? – пробормотал я. – Да, наверное, неплохо.
Мы снова молча уставились на реку. На воде дрожали огни противоположного берега. Даже голоса исчезли, только тихо журчала река на быстрине. Звук такой, словно воду засасывает в воронку.
Наши прогулки всегда начинались там, где Камогава в верхнем течении распадается на восточный рукав, Таканокава, и западный, Камогава. Приезжим казалось странным, что река и ее западный рукав называются одинаково, пусть и пишутся разными иероглифами, но жителям Киото в этом, вероятно, виделся особый смысл. Дом родителей Эйко, где мы всегда останавливались, стоял на берегу Камогавы. Эйко уехала из Киото в начальных классах.
Самая обычная семейная история. Мать Эйко умерла вскоре после рождения Хироси. Эйко тогда училась в младшей школе. Через пару лет отца перевели на работу в Токио. Дети отправились с ним. Дед Эйко, тот самый, о котором упоминал в рассказе Харада, умер в год, когда Эйко устроилась на работу. Он умер спокойно, в своей постели, в возрасте девяноста двух лет. Я не был лично с ним знаком, но, говорят, до конца своих дней старик отличался ослиным упрямством. Выйдя на пенсию, отец Эйко вернулся в Киото. Сейчас его тоже уже нет в живых.
Вот к их-то дому в районе Сакё я сейчас и направлялся. В субботнее утро поток машин на Каварамати-дори был редким.
Когда позади осталось Сидзё, я начал понемногу узнавать окружающий пейзаж. В моих воспоминаниях этот квартал был более людным, но жмущиеся друг к другу дома и магазинчики почти не изменились. Я взглянул на часы. Почти девять. Извинившись, я попросил водителя высадить меня здесь.
Перешел дорогу и неторопливо направился в сторону Сандзё. Свернул в знакомый проулок. А вот и наш «фасолевый» ресторанчик, где я любил бывать с Эйко. Случалось, я дважды посылал официанта за добавкой моти с фасолью. Немного постояв перед вывеской «Закрыто», я пошел прочь.
Вернувшись на Каварамати-дори, я направился к Оикэ-дори. Оттуда до храма Симогамо на такси минут двадцать. Я неторопливо шагал вперед. Интересно, а смог бы я пройти сейчас то расстояние, что проходили мы с Эйко во время наших прогулок? Вряд ли. В те годы я был молод, и мне казалось, что пешком я дойду куда угодно. Нам обоим так казалось.
Незаметно я оказался перед огромным зданием отеля. Сквозь застекленный фасад был виден просторный холл с пустующим кафетерием. Я бесцельно скользнул по нему взглядом, и внезапно мое внимание привлекла одна персона. Я решительно вошел в отель.
Одинокий посетитель читал газету и пил кофе. Я придвинул стул и уселся напротив.
Наверное, следовало вежливо его поприветствовать, как и подобает в разговоре со старшим по возрасту, но сейчас у меня было не то настроение.
– Послушайте-ка, Мурабаяси, разве вы не должны сейчас лопать пасту и слушать канцоны?
Подняв на меня глаза, он едва не поперхнулся кофе.
– Что?! Ты как здесь?
– Хочу задать вам тот же вопрос.
– Обстоятельства так сложились.
– Что за обстоятельства?
– У меня изменились планы.
Выдав мне этот ничего не проясняющий ответ, Мурабаяси отставил в сторону чашку и свернул газету. Выставив вперед подбородок, он выжидающе смотрел на меня. Прикуривая «Хайлайт», я вспомнил вежливый голос его секретарши.
– Кажется, ваши сотрудники не подозревают об изменениях в ваших планах?
– Я не сообщал им. Для этого тоже есть определенные обстоятельства.
– Хм, куда ни кинь, сплошные обстоятельства.
Он вздохнул:
– Да. Сплошные запутанные обстоятельства. Голова идет кругом. И все-таки удивительное совпадение. Я как раз раздумывал, не позвонить ли тебе.
– Зачем?
– Тут странная история. Не знаю, стоит ли о ней рассказывать. Лучше скажи, что привело тебя в Киото.
– Решил взглянуть на достопримечательности.
– Врун. Рассказывай, что произошло.
– Только после вас. Вы рассказываете первым. Со мной случилось в точности то, о чем вы предупреждали. Я в эпицентре неприятностей.
Мурабаяси испытующе взглянул на меня. Затем уставился куда-то вдаль.
– Вот, значит, как, – пробормотал он. Казалось, в воспоминаниях он перенесся на несколько дней назад, на предрассветную Акасаку. – Вообще-то за мной должок.
– Так что там за история? Вы сказали, что сомневаетесь, стоит ли мне рассказывать.
– Я следил за одним странным человеком и оказался здесь.
– Послушайте, Мурабаяси, не могли бы вы рассказывать по порядку?
Он тяжело вздохнул, одним глотком допил кофе и, пробормотав что-то насчет превратностей судьбы, уселся поудобнее и начал рассказ:
– Вот как развивались события. Той ночью или, вернее сказать, утром мы с тобой расстались на Акасаке. Я тут же поймал такси, но наш разговор никак не шел у меня из головы. В результате с полпути я развернул машину. Несмотря на сильнейшее отвращение, я решил еще раз твердо поговорить с Нисиной и выяснить все до конца. Однако не успел я подойти к казино, как увидел бегущего навстречу человека. Самый обычный мужчина средних лет в офисном костюме, но я сразу его узнал. Это был Сонэ. С виду тихоня, но я-то знаю, что в жестокости ему нет равных. Его я узнал бы из тысячи. За ним гнались трое служащих казино. Сонэ запрыгнул в припаркованный на Ицуноки-дори «мерседес».
– Этот Сонэ – кто он?
– Когда-то давно нас с ним ненадолго свела судьба. Сейчас он якудза. Якудза до мозга костей.
– Вы общаетесь с якудза? Хотя, стоит заметить, вам это к лицу.
– Не юродствуй, – надулся он. – Когда я заметил Сонэ на Акасаке, я еще не знал, что он якудза. У этой истории есть продолжение. За рулем «мерседеса», на котором скрылся Сонэ, его с заведенным двигателем ожидал другой мужчина. Я приметил его еще по дороге к казино и удивился. Он тоже оказался старым знакомым. Кстати, ты его знаешь.
– И кто же это?
– Осаму Сагимура из «Айбы».
Я присвистнул. Действительно старый знакомый. Я часто вел проекты «Айба Дэнки». С самого начала моей службы в компании эта работа всегда была приоритетной. Сагимура трудился в рекламном отделе «Айбы», был на несколько лет старше меня и отвечал за печатную рекламу. Несмотря на молодость, любой новаторский дизайн он встречал неизменным «нет». Все доводы Мурабаяси оказывались напрасными. Именно из-за Сагимуры к работе всегда принимались лишь самые консервативные и тривиальные макеты. Позже его перевели в бухгалтерию, что там было дальше – не знаю, но слышал, что вскоре он ушел по собственному желанию. После его ухода – я тогда все еще работал в «Кёби» – атмосфера в отделе рекламы и пиара «Айбы» заметно изменилась, его преемники не препятствовали творческому самовыражению. Получением премии JADA я во многом был обязан серии рекламных плакатов для «Айбы».
Я заказал подошедшему официанту теплое молоко и спросил Мурабаяси:
– Что у Сагимуры и Сонэ общего с якудза?
– Я узнал, что, уволившись из «Айбы», Сагимура устроился на работу к Сонэ. Ты ведь наверняка слышал о клане Койки–Борёку? В его составе есть группировка Якумо-кай, где Сонэ теперь довольно крупный авторитет. Я не очень в этом разбираюсь, но, похоже, их главарь сейчас болен, и Сонэ там за старшего. Сагимура ходит под ним, вроде отвечает за экономические вопросы, применяет на практике свои бухгалтерские знания. Видимо, у них тоже без экономической подготовки никуда. Хороший вариант трудоустройства для бездарности вроде Сагимуры.