– Что ты делаешь?
– Зеленый. За рулем опасно говорить по мобильному телефону.
Сзади посигналили, и ей пришлось жать на газ. Она разочарованно проворчала:
– В полицию можно позвонить и из автомата.
– Полагаться на высшие силы – не в моих правилах. Может, как крайняя мера это приемлемо, но в данном случае хотелось бы этого избежать. Спроси потом у нашего юного друга-курьера. Думаю, он того же мнения.
– Ты собираешься совершить убийство. Или сам можешь быть убит. И все из-за чего?
– Ну, не знаю.
В ответ она прошипела:
– Из-за бывшей жены.
– Честно говоря, этого я тоже толком не знаю. Есть же еще Ван Гог.
– Ван Гог?
– У меня нет времени для подробного рассказа, но речь идет о тех самых «Подсолнухах». Возможно, мне удастся их забрать. Может, причина в этом, а может, и нет. Я действительно сам толком не знаю, но сейчас мне кажется, что я участвую в игре, в которой на кон поставлено кое-что еще. Какое-то неясное ощущение, расплывчатый образ. Если приедет полиция, этот образ исчезнет. Можешь отпустить меня без шума?
– То есть ты предлагаешь мне притвориться водителем, который знать ничего не знает, только баранку крутит?
– Именно.
Она молчала. Я искоса взглянул на нее. Она закусила губу.
С обеих сторон улицы мимо нас пролетали полуночные кварталы. Даже в этот час попадались редкие машины, по большей части такси. Наконец оживленная улица с множеством огней осталась позади. Мы проехали станцию метро «Тоёсу». С тех пор, когда я приезжал сюда на велосипеде, вокруг многое изменилось. В моем детстве здесь были сплошные поля. Мы подъехали к светофору, над головой тянулся громадный виадук. В обе стороны раскинулся широкий проспект. Здесь поток машин распадался направо и налево, одни мы проехали прямо и оказались на причале. Впереди тянулась такая же освещенная широкая улица. Интересно, это все еще Харуми-дори или уже нет? Не поймешь. Вокруг почти не было машин. Наверное, в будний полдень здесь все по-другому. Сейчас навстречу нам попался лишь один грузовик. Когда он исчез из виду, мы оказались посреди совершенно безлюдной улицы.
Завидев впереди большой склад, я сказал:
– Здесь.
В ответ я услышал спокойный голос:
– Не хочешь осмотреться? В таком уединенном месте произвести разведку можно только на машине.
– Произвести разведку?
– Я имею в виду разведку местности. Разве прежде, чем делать первую ставку, не следует изучить правила игры и разведать окружающую обстановку?
Я молчал. Она была права. Пока я размышлял, Мари на медленной скорости двигалась вперед. В конце улицы, на Т-образном перекрестке, она повернула направо. Дорога здесь, хоть и оставалась по-прежнему широкой, была совсем темной. Свет фонарей стал более тусклым, расстояние между фонарями увеличилось. Вокруг все было в точности как описывал Харада. Одни только старые склады. Ни одной живой души. Снова тупик. Наверно, здесь заканчивается причал. Поворот есть только направо, в сторону центра. Она вопросительно взглянула на меня.
– Не здесь, – проворчал я, и она развернулась, чтобы вернуться по той же дороге. Как только мы миновали недавний т-образный перекресток, я увидел нужное здание. Через дорогу, на самом краю причала, стоял склад, выкрашенный в радостный желтый цвет. Ярким пятном выделяясь на фоне темного ряда складских зданий, он тем не менее мало чем от них отличался. Над небольшой пристройкой, похожей на административное здание, горел фонарь. Я взглянул на часы. Ноль сорок. Похоже, ни «Подсолнухи», ни Тасиро пока не прибыли. Мы проехали желтый склад, дорога закончилась. Я попросил повернуть налево, Мари молча подчинилась.
Когда мы оказались в начале причала, почти на Харуми-дори, я коротко сказал:
– Я выйду здесь.
Она аккуратно затормозила у тротуара.
– Спасибо, – сказал я, – теперь поезжай обратно.
Не двигаясь с места, она сосредоточенно смотрела перед собой. Кажется, о чем-то размышляла. Затем медленно повернулась ко мне:
– Не знаю, что тут произойдет, но кое в чем я раскаиваюсь. Я должна признаться тебе в одной вещи. Вообще-то следовало рассказать раньше…
– Ты о тех пометках, которые ты по-французски написала в сборнике писем Ван Гога?
Она опешила. Приоткрыв рот, Мари ошарашенно смотрела на меня и наконец спросила резко осипшим голосом:
– Так ты знал?
Я кивнул:
– Почерк действительно был очень похож на почерк Эйко. Но те, кто связан с миром живописи, знают одну важную вещь. Когда я был старшеклассником, во многих музеях еще висели таблички с предупреждением: «Запрещается использовать фотоаппараты и перьевые ручки». Дело в том, что в те годы посетители, делая пометки, могли нечаянно тряхнуть такой ручкой и забрызгать чернилами экспонаты. Теперь это в прошлом. Именно поэтому Эйко на работе всегда пользовалась шариковой ручкой или карандашом, но дома она неизменно использовала перьевую ручку и никогда не изменяла этой привычке. Старомодной привычке. А твои пометки были сделаны шариковой ручкой.
В ответ она едва слышно прошелестела:
– Вот как?
Я взялся за ручку дверцы:
– Ты обещала. Уезжай. Ты ведь обещала вернуться на Гиндзу.
Однако она по-прежнему смотрела на меня:
– Не хочешь спросить, кто мне приказал?
– Я догадываюсь. Тебя напрямую попросил об этом Нисина?
Снова тихий голос в ответ:
– Откуда ты знаешь?
– Не так много найдется людей, которые знали, как писала Эйко латинскими буквами. Харада не сталкивался с Эйко по работе. Значит, больше некому. Ты ведь бывала у Нисины в офисе. Ты сама говорила, что слышала, как они говорили о торговле картинами. Не думаю, что многие вхожи в его кабинет. Я только что оттуда, и его офис произвел на меня именно такое впечатление. Думаю, это он велел тебе потренироваться в подделке почерка Эйко, пообещав, что Харада заплатит миллион в качестве выходного пособия. Ведь так тебе сказал Нисина?
– Да, все так, – тихим прозрачным голосом ответила она, – менеджер сказал, что это выходное пособие. Думаю, он искренне в это верил.
Мне вспомнилась наша встреча с Нисиной. Держа палец на спусковом крючке и глядя ему в глаза, я решил опустить этот вопрос, хотя он напрашивался в первую очередь. Ответ наверняка остался бы с внешней стороны клетки, которую старик для себя построил.
Мои мысли прервал ее голос:
– Тебе не кажется, что вознаграждение в миллион иен – это заманчиво?
– Кажется. Но ты, помнится, однажды запросто проиграла фишки на десять миллионов.
– Это не деньги, – возразила она, – я уже говорила. Помнишь, я рассказывала тебе, как школьницей выиграла в лотерею миллион иен. К фишкам на десять миллионов можно относиться только как к игрушке. А вот миллион иен – это нечто вполне осязаемое. Только руку протяни – и вот она, самая крупная сумма, которую мне доводилось держать в руках. И всего-то нужно вписать в книгу слова на французском. Ради этого можно и постараться. Такую малость можно простить, тебе не кажется? – Она улыбнулась. – Ну, я поехала. – Ее голосу вернулась обычная уверенность, пожалуй даже решимость. – У тебя ко мне больше нет вопросов?
– Вообще-то есть один. Я его уже задал однажды, но так и не получил ответа. О том посетителе, что пришел к тебе на работу и сказал, что ты похожа на Эйко. По твоим словам, это был ничем не примечательный мужчина средних лет. Можешь его вспомнить?
Судя по выражению на ее лице, она силилась припомнить что-то очень далекое. Глядя на ее профиль, я почему-то подумал о том, что лица всех без исключения людей, листающих в памяти прошлые события, всегда выглядят одинаково.
Она в задумчивости покачала головой:
– И все же это был ничем не примечательный мужчина средних лет. Разве что очень веселый и громогласный. Думаю, твой ровесник. Или почти ровесник. Хотя вряд ли это поможет.
Подумав, я сказал:
– Может и помочь. В любом случае спасибо. А теперь уезжай.
– Спасибо?! Ты сказал «спасибо»?!
– Ну сказал… А что тут такого?
– Я соврала тебе, обманула, а ты говоришь «спасибо»?!