Иноуэ возвел глаза к небу. Я проследил за его взглядом. Звезд не было видно. Он поднял ворот пиджака:
– Холодно не по сезону. А может, место такое.
Я смотрел на него. Передо мной стоял мужчина, четверть века назад в одиночку принявший на себя ответственность за ошибку друга. Мужчина, поплатившийся за это свободой движения, а это настоящая трагедия для дизайнера. Мужчина, несмотря на увечье, обеспечивший работой полсотни сотрудников. Вероятно, в прошлом это был Мужчина с большой буквы. Но как он изменился! Вероятно… вероятно, совесть, перевернутая вверх дном, – это и есть пресловутая зрелость.
– Я слишком долго говорил с тобой, Акияма. Бессмысленно долго. Я старался быть с тобой честным, но из этого ничего не вышло. Теперь я ухожу.
Он повернулся спиной. Передернув затвор, я дослал патрон в ствол. Он обернулся на звук. Взгляд его потемнел и устремился на оружие. Я тут же нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и рукав его пиджака превратился в лохмотья. Он в замешательстве смотрел на свою руку.
– Не волнуйтесь. Вы не ранены. Это метод Сонэ, того самого, что издевался над вами. Но из люгера это сделать гораздо сложнее, чем из обычного пистолета.
Он изумленно уставился на меня. Меня позабавило его наивное выражение.
– Зачем ты это делаешь?
– Затем, чтобы услышать правду, которую вы утаили. Конечно, Эйко была самостоятельной взрослой женщиной. И все же я знаю ее, как никто другой. Во всяком случае, знаю ее достаточно, чтобы понять, что ваш рассказ неполон. Кое-кто назвал это расследованием. Но нет, все не настолько серьезно. Мне не нужны подробности. Так что можете быть кратким. Меня интересует один-единственный факт. Один-единственный. Вы изнасиловали ее? Или нет? Вот все, что я хочу знать.
Казалось, после короткого колебания он принял решение.
– Она, – севшим голосом сказал он, – она и вправду была красива удивительно чистой красотой. Возможно, при виде такой красоты меня бес попутал. Там, в доме у сестры, я действительно приложил некоторую силу. Но чтобы самоубийство?! Возможно ли такое? Подумаешь, беременность, это же не повод…
– Достаточно, – оборвал я его, – я все понял. У меня к вам есть предложение. Хотите поиграть?
– Поиграть?!
– Да. В начале нашего разговора вы были полны уверенности. Теперь она сыграла с вами злую шутку, обернувшись против вас же.
– Что обернулось против меня? На что ты намекаешь? Я вообще не помню, чтобы речь шла об игре.
– Я сказал, что, возможно, мой долг вас пристрелить. Вы невозмутимо ответили: «Хорошо. Пусть так». Верно? Теперь я желаю проверить искренность вашего ответа. Я писал вам, что увлекся стрельбой, но с тех пор минуло больше шести лет. Думаю, моя рука утратила твердость. Вон на том перекрестке есть торговый автомат с сигаретами. Видите, вон там, где вы отпустили такси? Ярдов сто пятьдесят. Сто тридцать или сто сорок метров. Довольно приличное расстояние. Вы идете туда, а я делаю один выстрел. И мы навсегда забываем друг о друге. Вот такая игра.
С его лица слетела невозмутимость. Я впервые видел у него такое выражение. Робость, даже испуг. Наверное, даже принимая на себя в одиночку ответственность за ошибку Мурабаяси, он не чувствовал такого страха. Но теперь все иначе. Он стал другим. Время жестоко. Все, что я видел сейчас перед собой, – это чужой страх.
– Не знаю, станет ли вам от этого легче, но я сообщу правила. Я не двинусь с этого места. Когда вы дойдете до середины перекрестка, я сделаю один выстрел из положения стоя, без опоры. Стрелять из этой позиции сложнее всего. Честность я гарантирую. Как только вы повернули за угол перекрестка или услышали, что пуля прошла мимо, – все, считайте, что вы в безопасности. К тому же у этого пистолета калибр двадцать два миллиметра. Не бойтесь. Если я не задену жизненно важный орган, вы отделаетесь простым ранением. А может, и вовсе промахнусь. Из опыта, приобретенного на американском Среднем Западе, могу сказать, что по движущейся мишени из положения стоя с такого расстояния в жизненно важный орган способен попасть только профессионал экстра-класса, а таких наберется не более одного процента. Остальные промахнутся. Начинающий стрелок не попадет даже в тело.
– Ты сумасшедший.
– Наверное, вы правы. Вероятность вашей безопасности очень велика, однако я в любом случае иду на преступление. Убийство или покушение на убийство. Думаю, вам хорошо известно, что в чем-то я остался мальчишкой.
– Ну а если я откажусь от этой идиотской ставки, что ты тогда будешь делать?
– С такого расстояния даже новичок запросто попадет в голову или в сердце. Если через пять секунд вы не начнете шевелиться, я пристрелю вас на месте. Уж поверьте, я, в отличие от вас, слов на ветер не бросаю.
Он словно вгрызся в меня взглядом. Направив ствол в землю, я передернул затвор и выбросил гильзу. В ночной тишине щелчок досылаемого в казенник нового патрона показался чудовищно громким. Его лицо окаменело. Робость уступила место настоящему страху. Я смотрел в его глаза. Раньше он никогда не выставлял своих чувств напоказ. Наконец, все еще обращенный лицом ко мне, он начал медленно пятиться, переводя взгляд с меня на оружие.
Потекло время. Медленно потекло время.
Отойдя ярдов на тридцать, он повернулся спиной. Он шел подволакивая ногу и время от времени оглядываясь на меня. Постепенно он прибавил шагу. Сжав рукоятку и направив дуло в землю, я лениво выжидал. Пятьдесят ярдов, шестьдесят. Иноуэ шел все быстрее. Провожая взглядом его спину, я наконец-то все понял. Да, Эйко была самостоятельным взрослым человеком. И она покончила с собой. Без колебаний взяла и покончила с собой. И я один знал причину. Мне все равно, чей это был ребенок. Все, что я хотел знать, – был ли это ее добровольный поступок или нет. Нет. Не был. Этот ее поступок не был добровольным.
Когда Иноуэ отошел на сто ярдов, я вскинул пистолет. Передо мной встало лицо Эйко и тут же исчезло. Ритм и умение концентрироваться. Вокруг была тишина. Одна только тишина. С шипением бежала по жилам кровь. Клокотало черное пламя. Сейчас я слышал только его. Иноуэ уже почти бежал. Сто тридцать ярдов. Я заглянул в оптический прицел. Перед глазами возник его затылок, подсвеченный сиянием торгового автомата. Седые пряди подпрыгивали в такт шагам. Мужчина, которого я когда-то уважал. Один из немногих, кто не имел привычки кичиться. Его седые пряди и плечи подпрыгивали вверх-вниз на границе света и тьмы.
Автомат был уже совсем близко. Иноуэ собирался зайти за него. Ему оставалась какая-нибудь пара секунд. Я направил ствол горизонтально. В ярко подсвеченном окошке автомата были выставлены сигаретные пачки.
– «Хоуп» в маленькой пачке, – еле слышно пробормотал я и нажал спусковой крючок.
Грохнул выстрел. Тут же в прозрачной пластмассовой крышке появилось отверстие. Вокруг него моментально разбежались трещинки. В маленькой пачке «Хоуп» зияла аккуратная черная дырочка. Я ощутил чудовищную пустоту. Никакого удовлетворения. Что я наделал? Пистолет безвольно повис в моих руках.
Иноуэ остановился и глядел на меня. Отсюда я не мог видеть выражения его лица. Слишком далеко. Этот единственный выстрел, вероятно, успокоил его. Пошатываясь, он побрел по середине дороги. Внезапно раздался рев мотора, визг тормозов. На перекресток выскочила машина.
Иноуэ подбросило в воздух.
24
Черный седан, выскочивший на Т-образный перекресток, двигался с выключенными фарами. Одновременно я заметил слева еще один автомобиль – судя по всему, полноприводный. Я едва успел увидеть водителя – он показался мне удивительно похожим на Хараду, – в следующее мгновение автомобиль уже промчался мимо. Только теперь я разгадал его план. Харада явно задумал захватить грузовик вместе с картиной. С другой стороны, что еще остается? Учитывая численное превосходство противника, вытащить «Подсолнухи» из грузовика не представляется возможным. Значит, он собирался провернуть всю операцию на этом перекрестке. Рассчитывает на то, что в непосредственной близости склада машины будут двигаться медленно, чувство опасности притупится.