– Тогда зачем ты за мной ехала?
– Естественно, потому, что заинтересовалась.
– Заинтересовалась – чем? И почему?
Ее ответ ничего не прояснил:
– Да много чем. Рассказ, боюсь, получится долгим.
– Ты уж прости, но вот я тобой не сильно заинтересовался. А если совсем откровенно, ты мне мешаешь. Мы поболтали, все было просто отлично, а теперь не хотелось бы терять время.
– Сколько тебе?
– Тридцать восемь. Тебя это интересовало?
– И несмотря на возраст, ты со всеми знакомыми девушками так чертовски любезен?
– Мы не так чтобы близко знакомы.
Я бросил окурок на тротуар, раздавил ботинком и развернулся спиной, но не успел сделать и двух шагов, как вновь услышал ее голос:
– Похоже, ты не в ладах с общественной моралью.
Обернувшись, я увидел, как она возмущенно размахивает только что брошенным мною окурком.
Я усмехнулся:
– Те, кто в ладах с общественной моралью, не ходят по казино.
– Причина самоубийства твоей жены тебе тоже неинтересна?
Я пристально взглянул на нее. Сейчас лицо ее было неподвижным, словно у статуи. В этот момент она еще больше напоминала Эйко.
– О чем это ты?
– Возможно, я могу шепнуть тебе, почему твоя жена покончила с собой. Что ты на это скажешь?
Внезапно вся округа озарилась ярким светом. Я поднял глаза. Облако отступило от угла дома, обнажив солнце, низко висящее над горизонтом. Пространство между домами наполнилось синевой. Вдоль улиц пробирался мягкий утренний свет. Майское утро не оставило и следа от прошедшей ночи.
Я вновь услышал ее голос:
– Что с тобой? О чем ты задумался?
Я и правда задумался. Я думал о приоритетах. Существует ли в мире что-либо важнее моей теперешней жизни, похожей на это тихое утро? Гладкой, словно кусок пластмассы? Есть ли сейчас что-то более важное? Снова эта зубная боль. Она словно подавала мне знак. Стоп! Как же я сразу не понял?! Несколько часов назад именно с нее, с этой боли, все и началось.
– Как странно! – произнесла девушка.
– Что именно?
– Сейчас ты кажешься совсем другим.
А ведь, пожалуй, она права. Тихая жизнь с ее медленно текущими буднями превратилась в цепочку следов за спиной. Разбитую скорлупу не склеить. Я вижу, как поезд, несущий меня из прошлого, пересекает границу. И вот уже черта, за которой раскинулась территория спокойной жизни, уплывает назад, теряясь вдали.
– Ясно, – ответил я. – Тут неподалеку, в гостинице, кажется, был круглосуточный ресторан.
Она двинулась к машине, но я преградил ей путь:
– Нет нужды садиться за руль. Это в Готёмэ, в пяти минутах ходьбы. Бросай машину здесь, вряд ли нарвешься на патруль в такой час.
Мы двинулись обратно в сторону Сангэнбаси. После ее реплики о том, что теперь я кажусь другим, мы не проронили ни слова. Только раз она продемонстрировала характер, сунув окурок, который несла в руке, мне в карман пиджака. В ответ на мой вздох она лишь улыбнулась – ни дать ни взять мамаша журит сынишку-сорванца. В этот момент она совсем не была похожа на Эйко.
Перед входом в гостиницу я сказал:
– Позволь дать тебе совет.
– Ну что еще?
– Учитывая твою щепетильность, бейсболку лучше снять. Здесь много иностранцев.
Неожиданно она громко расхохоталась:
– Да уж… Уверена, что среди них найдется парочка интеллигентов из коалиции справедливости, сдвинутых на ПК.
Для нее явно не было секретом, что собой представляет эта бейсболка. Более того, ей даже был известен термин «ПК». Политкорректность. Одно из необходимых условий политкорректности – следовать правилам, установленным в отношении оружия, чему найдется немало поборников среди пресловутой американской интеллигенции. Девушка покорно убрала бейсболку в свою необъятную сумку и весело воскликнула:
– Ну а теперь – завтракать!
4
Мы уселись за столик и заказали котлету из телятины и пиво для нее и тост с клубничным джемом и теплое молоко для меня. Когда официантка удалилась выполнять наш заказ, девушка улыбнулась:
– А ты малоежка.
– Зуб болит. Не могу есть твердую пищу.
– И при этом заказываешь клубничный джем?
– Люблю сладкое, потому, наверно, и зубы ноют.
– Хм, странный ты человек.
– Не более странный, чем ты, – ответил я. – Кстати, хочу тебя кое о чем спросить.
– О чем?
– Пару часов назад ты с самым безразличным видом потеряла десять миллионов за несколько секунд. Для тебя это обычное дело?
– Сначала позволь мне кое-что пояснить. – Она резко выпрямилась и, глядя на меня в упор, жестко произнесла: – Мне хотелось бы четко обозначить свою позицию.
Я кивнул.
– Во-первых, давай договоримся сразу: я не какая-нибудь там имитация твоей жены.
– Конечно, – снова кивнул я.
– И мне не нравится, когда меня используют.
– Не сомневаюсь.
– А еще я тебе соврала.
– Соврала?
– Я понятия не имею, почему твоя жена покончила с собой.
– Вот как? – вздохнул я.
– С тобой непросто было войти в контакт. Вот и пришлось врать.
– И зачем было входить со мной в контакт?
– Чтобы понять, в какой ситуации оказалась я, только и всего. Просто знать правду. Понять, какую роль мне отвели, – вот над чем я ломаю голову. Ясно одно: я попала в странное положение. Чувствую себя словно посреди грозовой тучи. Неопределенность угнетает, ты не находишь?
– Возможно, – ответил я, – но вряд ли я смогу развеять твои сомнения. Меня мало волнует, что там произошло, и я действительно ничего не знаю.
Девушка хотела что-то возразить, но тут подошла официантка с подносом, и ей пришлось замолчать. Она жадно припала к бокалу с пивом и одним глотком осушила его почти наполовину. Интересно, как она собирается сесть за руль? Хотя это уже не моя забота.
Мы одновременно поставили на стол: она – бокал с пивом, я – кружку молока.
– Однако теперь я думаю иначе. Честно говоря, я и сам несколько обескуражен. Возможно, мною движет простое любопытство. Хотя раньше мне казалось, что любопытство – не моя стихия.
– Ты честный человек?
– Не знаю. До сих пор как-то не приходилось об этом задумываться. Не могу сказать.
– Похоже, честный.
– Спасибо, – сказал я, намазывая тост джемом. – Кстати, ты так и не ответила на мой вопрос.
– Подожди, сначала ты. Скажи, какое я произвожу впечатление? Легкомысленная дурочка, сорящая деньгами, так?
– Можно, скажу, в чем твой недостаток?
– Ну-ка, ну-ка.
– Ну во-первых, их у тебя множество. А что касается твоего вопроса, могу лишь сказать, что там, в казино, такое впечатление производили все посетители.
– Возможно. – Выражение ее лица ничуть не изменилось. – Но мой вопрос напрямую связан с теми десятью миллионами. Дело в том, что в той конкретной ситуации никто, так или иначе, не остался бы внакладе. По крайней мере, не мы с Нисиной.
– Нисина – это тот старик, верно?
– Да, Тадамити Нисина. Это тебе рассказал господин, что пришел с тобой?
Я кивнул. На самом деле его полное имя я слышал впервые. Ну что мне стоило выслушать Мурабаяси? Я даже ощутил легкое раскаяние. Нет, не из-за того, что не стал слушать его рассказ. «Мне нет дела до траченных молью граждан средних лет», – ляпнул я, не подумав. Не нужно было так говорить. Собственная незрелость порой способна сыграть с нами злую шутку. Как вообще может человек вроде меня обвинять кого бы то ни было?
Отхлебнув молока, я спросил:
– Ты когда-нибудь слышала фамилию Мурабаяси?
– Нет. Это твой спутник?
– Да.
– Он твой друг?
– Когда-то, возможно, был им.
– А теперь нет?
– Трудно сказать. Не знаю.
Она промолчала.
– И все же, почему вы с Нисиной не остались бы внакладе?
– Он владелец казино.
– Владелец?!
– Ну да. Никто из клиентов, конечно, не знает. Вообще-то все деньги, которые он обменял на фишки, – это выручка заведения. Казино берет комиссию пять процентов с «банкира», так? То есть, по теории вероятности, если несколько клиентов сделали ставки в общей сложности на десять миллионов, то «банкир» выиграет примерно в половине случаев. Так что даже в случае проигрыша через сорок кругов сумма вернется. Мой проигрыш – сущая ерунда. Инвестиции в казино окупаются за месяц. Мне разрешили свободно проиграть десять миллионов. Вообще-то сегодня я единственный раз этим воспользовалась.