Очень хрупкая штука — правота. Только что человек был прав, только что был несправедливо унижен — и так легко продолжать по инерции считать его жертвой, когда он успел уже превратиться в палача.
А мамочка всю жизнь считала себя рабочей, гордилась, что родителей ее эксплуатировали и что сама она успела проработать три года на заводе — и, следовательно, приобрела на всю жизнь непогрешимую классовую правоту, а сама давно превратилась в мелкую, но цепкую бюрократку, помыкающую просителями, благо те и сами готовы кланяться в исполкоме всякому столоначальнику. Саму ее давно пора было свергать, а она все носилась со своей принадлежностью к бывшему порабощенному, а ныне самому передовому классу. Носилась, пока не превратилась в жалкую старуху — снова достойную жалости…
Владимир Антонович вспомнил, что не пил чаю на ночь. После ванны особенно захотелось чаю. Он решился выйти из своего добровольного затворничества и со строгим лицом, на котором было написано отчуждение от праздничной суеты, прошествовал на кухню. А в квартире продолжалась поспешная работа — только что старались ходить потише и говорили чуть приглушенными голосами — как же: "Все-таки она его мать, а вы хохочете". И вот сдерживались, не хохотали.
Владимир Антонович принялся сам себе заваривать чай. Каждый вечер это делает Варя — но сегодня Варе не до того. Через минуту в кухню вошла Сашка — с самоуверенностью всеобщей любимицы.
— Дядь Володь, давай пить чай вместе. Пить хочется ужасно — пылищи наглоталась!
Владимир Антонович молча поставил вторую чашку.
— Дядь Володь, я знаешь что думаюї — про то, что ты сказал? Что тоже станем старыми? Я думаю, что везде должны быть профессионалы.
Выговорила она это слово с какой-то особенной плотоядной интонацией, и Владимир Антонович подумал некстати, что дай бог Павлику во всем соответствовать — как мужу. А то если раз или два у него получится не очень убедительно, не доведет он Сашку до полного любовного изнеможения, та сообщит ему с безжалостной улыбкой: "Везде должны быть профессионалы, во всяком деле! Зачем мне твое любительство?" Эта девочка не пропадет.
— Старыми и дряхлыми тоже должны заниматься профессионалы: ухаживать и все остальное. Сейчас позором считается: "Он отдал отца в дом престарелых!" А должно быть нормой. Ведь никто не говорит: "Какой позор, он не оставил жену рожать в своей постели, а отвез в казенный дом!" — Сашка кивнула на дверь, за которой слышалась работа: мол, не позор же будет для Павлика. Очень легко она произнесла про роды — видно, давно примерила ситуацию на себя. — Наоборот, считается дикостью, если родит дома. Потому что понимают, что в роддоме профессионалы, что там женщине лучше и безопаснее. И в домах престарелых должен быть такой уход, какого нет дома, старикам там должно быть лучше. В ясли тоже детей отдают профессиональным воспитателям — считается нормальным. И учат в школе профессиональные учителя, а не родители дома. Только почему-то для старости исключение. А надо, чтобы стало нормальным, чтобы, наоборот, говорили: "Какой позор, он держит старуху мать дома, вместо того, чтобы о ней заботились специалисты по старости!" И в смысле общения. Сейчас психологи знают, что самое главное в жизни — человеческое общение. И легче всего общаться в своем поколении, а между поколениями всегда конфликт. Ты ведь тоже нашу бабулю не очень понимаешь, ведь правда? А она — тебя. А когда вокруг сверстники, они бы вместе судачили, вместе ругали молодежь, сразу понимали бы друг друга и были бы довольны. А родные навещали бы раз или два в неделю.
Из этого складного монолога Владимир Антонович понял, что Сашка давно все обдумала сама и Павлика убедила, так что при первом же удобном случае они сдадут родителей в руки профессионалов. То есть Владимира Антоновича с Варей.