Этого соображения он ей не сообщил, а заметил другое:
— Теоретически очень замечательно. При условии, что у каждого отдельная комната, что медсестры и санитарки — ангелы во плоти. Тогда, конечно, — старики довольны, гуляют по парку, дружно, как ты сказала, ругают нынешнюю молодежь и играют в разные настольные игры. Но ты знаешь, что это у нас такое на самом деле?! Теоретически и больница — прекрасное гуманное место, где профессионалы любовно склоняются над больными и прописывают идеальное лечение. А вот я посмотрел сегодня. И раньше кое-что знал, а сегодня убедился: это клоака! — неожиданно взвизгнул он тем же голосом, каким недавно кричал на Павлика. — Это клоака! И дома для престарелых — клоака! Чтобы гнить заживо!
Что с ним такое? Раньше он так не кричал. Сашка небось думает: "Дядя Володя сам близок к маразму".
Жизнерадостная племянница сделала вид, будто и не слышала жалких криков:
— Надо сделать хорошими — и больницы, и дома эти. Ты же не говоришь, что не надо класть в больницу, оттого что больница плохая. Когда тяжелый случай, все равно без больницы не обойтись. И старость бывает как тяжелый случай, с которым без профессионалов не справиться. У моей подружки бабушка два года в параличе лежит!
"А у нашего Игоря Дмитриевича — больше года с переломом шейки!" — чуть не ответил Владимир Антонович.
— Ну конечно, ты права — в идеале, — Владимир Антонович снова заговорил тихо. — Только когда он настанет — твой идеал? Через десять лет или через пятьдесят? А мы живем сегодня. У нас в крови: воображать идеалы и не замечать того, что вокруг. А жизнь у нас одна — сегодняшняя. Я бы на десять лет запретил мечтать об идеалах — думать всем только о том, чтобы сегодня жить сносно! Закормлены мы мечтами об идеалах!
Владимир Антонович снова разгорячился, но уже нормально, без истерики.
— Ой, дядь Володь, ты прелесть: "Запретить мечтать об идеалах!" Этого еще никто не предлагал!
Одобрила девчонка — и Владимир Антонович испытал некоторое самодовольство.
Интересно, что Павлик не показывался. Небось Сашка шепнула: "Пока не маячь, я сама его успокою". И добилась. Уже как бы и забылось, что любезный сын утопил в собственной ванне кошку. А что делать? Не проклянешь же и не выгонишь из дому. Значит, остается жить рядом и знать, что Павлик такой, что рука у него не дрогнет. Весело стареть, зная такое.
Совсем поздно позвонила наконец Ольга.
— Ну что там? Шейка бедра? Я так и знала! Ну никак не могла сегодня успеть. И подумала: зачем мне, раз будешь ты? А завтра поеду я. Ты с санитаркой договорился?
Владимир Антонович и сам смутно чувствовал, когда уходил из больницы, что не сделал самого главного. И вот теперь прямой вопрос безжалостно разоблачил его недоделку. Преступную халатность.
— Нет, — через силу признался он.
— Так зачем же ты ездил? Это ж самое главное! Думаешь, к ней там подойдут, если не заплатить? О, господи! Ничего нельзя мужчине доверить практического. Платить-платить-платить — ничего другого там не нужно. Или самим дежурить круглые сутки. Но мы же не можем, мы же все заняты. Санитарки там не козы — они цветы не едят. И сестры. Будем платить — будут выносить. И чтобы лекарства не забывали.
Всю жизнь учила мамочка, а теперь принялась сестра. И ведь известно это все, но Ольга преподносила с таким апломбом, будто она сама первая открыла систему «платить-выносить». Да, все известно, но почему-то Владимир Антонович не нашел, не заплатил.
— Ну что, детки наши у тебя? Голубки? Сашка сказала, пойдет помочь говно выносить после бабули.
«После». Не рано ли обрадовались?
— Мамочка может вылечиться. Тогда ты ей и объясняй, куда ее любимые вещи девались. И любимая кошка.
— Они и Зоську выкинули? Ну дают! Метут чисто. Да подумаешь, объясним. Мамуля и не заметит. Скажем, так и было. Ну так, значит, завтра я поеду, разберусь там. Всегда приходится самой!
Всегда приходилось ухаживать за мамочкой Варе и Владимиру Антоновичу. И вот в кои веки Ольга еще только собирается что-то сделать — и уже заранее трубит в трубы!
— Что тебе приходится самой?! Ничего ты до сих пор сама не сделала для мамочки, все скинула на Варю! — В другом настроении Владимир Антонович не высказался бы так прямо, но сегодня его довели.
— Зато и квартиру мамуля сделала тебе, а не мне. Кто в трехкомнатной живет? А я там, где мне Сережа оставил.
Оказывается, и Ольга недовольна мамочкой: почему не ей сделала квартиру! Но у ее Сережки была же своя, естественно, Ольга к нему и переехала. А потом успешно его выжила и стала полной хозяйкой. Не делать же ей было вторую квартиру!