— Еще поездит грузовичок, — пообещала Света.
Владимир Антонович улыбнулся, как будто и он мечтает о том же. Да он, пожалуй, и мечтал в эту минуту, потому что так легко и приятно войти в роль любящего сына, чувствовать то, что полагается чувствовать.
— До свидания, мамочка. Завтра снова придем — или я, или Ольга. Лежи, поправляйся.
— Она смотрит… она приходит. Пусть батончики принесет. И дочка ее, такая девочка заботливая.
Сашка, стерва, и не навестила бабушку ни разу!
— Лежи. Тебе главное спокойно лежать.
— Да, хорошо. Лежать стало веселей.
О, господи! Как отозвался знаменитый лозунг. Как это? "Жить стало лучше, жить стало веселей!" Наверное, в свое время верноподданные покойники переиначивали так: "Лежать стало лучше, лежать стало веселей!"
Владимир Антонович со Светой пошли к выходу. Со всех коек неслось:
— Доченька!.. Подойди!.. Человека надо!..
Света не обращала внимания на молящих старух. Теперь Владимир Антонович даже не очень ее осуждал: сколько их тут? Двадцать? Или тридцать? Ну-ка пойти всех подряд перестелить! Он взмок, пока с одной справился.
В коридоре Света повернулась к Владимиру Антоновичу и спросила с неожиданной для нее задумчивостью:
— Ну что будем делать? Надо было тебе сразу просить — до того, как лебедку эту навинтили. Чтоб ее от окна отъехать. Теперь-то трудней. Она ж цепляет, лебедка, а проходы у нас — видал?
Владимир Антонович вспомнил, что и в самом деле мамочка лежит у окна. Он и не обращал внимания, потому что темно на улице.
— А зачем — отъехать?
— Да так. Это как хочешь. Кто-то воздуха боится. Форточку когда открывают. Кто-то простужается, а кто-то и нет.
Света говорила как-то странно. И зычность ее куда-то девалась, почти вполголоса объяснялась.
Если б она спросила совсем прямо, наверное, и Владимир Антонович ответил бы прямо. Что-то ответил бы… А так оставалась возможность не понимать.
— Да она дома открывает форточку. Сама говорит, что свежий воздух полезен. Вечно нас гулять гонит.
— Ну раз любит…
— Так ведь кто-то ж будет лежать под окном. Если все не захотят…
— Кто-то, родичи, очень хотят, чтоб от окна отъехать, а кто-то и не очень.
Нужен был какой-то довод. Чтобы совершенно понятно, почему не нужно передвигать мамочку. Веский понятный довод.
— Раз уже лежит, раз наладили вытяжение… Теперь если двигать, можно только навредить. Что-нибудь сдвинется в переломе. — Постепенно он говорил увереннее. — Главное, чтобы как следует срослась нога! Из-за этого нельзя рисковать! Тем более двигать койку трудно, проходы узкие, обязательно заденет этим краном подъемным. А главное, чтобы срослась нога!
— Да, проходы узкие… Надо было сразу переезжать — если хотеть. — И Света без перехода объявила своим прежним громогласным голосом: — Так, значит, в пятницу я в ночь!
По последнему пункту скрывать ей было нечего.
Как и в прошлый раз, Владимир Антонович прогулялся на обратном пути. И чтобы провентилировать как следует легкие, и чтобы выполнить мамочкино наставление — она же так агитирует за свежий воздух!
Было время подумать о свежем воздухе в неожиданном аспекте.
Что ему сказала Света — если попросту? Что у окна много шансов простудиться. И что можно уменьшить эти шансы — почти свести к нулю, — если перетащить мамочкину кровать. А он — он оставил мамочку со всеми шансами на прежнем месте.
А если совсем попросту? Оставил с большими шансами умереть, потому что простуды в таком положении смертельно опасны.
Потому что — потому что он давно ждет, когда же она наконец умрет.
Потому что давно решил, что такое существование бессмысленно для нее — и мучительно для всех ее близких.
И прежде всего потому, что не хочет, чтобы Варя вскоре стала казаться мамочкиной ровесницей.
Потому что попробовал сегодня, что это такое — перестилка. А если так будет продолжаться год или два?!
Потому что помнит историю матери Игоря Дмитриевича.
Потому что поражен мужеством и благородством Лили Брик — но не может надеяться, что мамочка последует такому примеру.
Да, сегодня он взял на себя ответственность.
Хотя всего лишь устранился. Оставил все как есть.
В первый день, когда передвинуть мамочку было проще — хотя тоже ведь целая революция: двигать койку даже без этой косой лебедки! Или тогда можно было перенести на носилках? — он искренне ни о чем не догадывался. Никто ему не намекнул. Да он и не нашел ни одной сестры.
Во второй… Интересно, делался ли подобный намек Ольге? Скорее — нет. И потому, что Света заговорила из-за особенного к нему расположения. И потому, что не Ольге ухаживать за мамочкой, если та вернется в безнадежно лежачем состоянии, — живя отдельно, куда легче разыгрывать идеальную дочь.