Задыхаясь, я остановился на условленном месте. Оглянулся — ни души. «Верно, шутит, — подумал я, — притаилась в кустарнике. Ну и сиди там!» Я лег на теплый песок, раскинул руки и ноги. Прошло много времени — гораздо больше, чем нужно для шутки, но меня никто не окликал, никто ко мне не подходил. Я рассердился: девчонка — смотреть не на что, а вот ведь посмеялась, поглумилась над парнем!.. Обиженный, вернулся по берегу к компании. Меня осыпали насмешками, язвительными остротами, но потом оставили в покое. А немного погодя все с беспокойством заговорили, что Олены (так звали девушку) и впрямь что-то долго нет, и бросились ее искать. Но она как в воду канула. Компания распалась, у всех пропало желание веселиться. Надо было возвращаться домой. По двое, по трое пошли мы к тому месту, где были привязаны лодки, спустились к воде, и тут мне стало страшно: Олены нет как нет, люди могут бог знает что подумать, наговорят такое… Я уже представлял себе, как рыбаки ищут ее тело в Суле, ищут баграми, сетью… Не найдут и в конце концов обратятся к нашей мокловодовской бабе Маринухе. Неизвестно, откуда у нее бралось умение и как она не боялась в свои-то годы, но, с кем бы ни приключилась беда и кто бы ни просил ее, всегда соглашалась помочь. И с первой же попытки тяжело всплывала на поверхность, зажав шею утопленника под мышкой либо ухватив его за волосы…
Напрасно я еще целых три дня после той вечерницы дрожал от страха — несчастья не произошло. Пока я бежал к назначенному месту, она успела переплыть Сулу и помчалась домой. Я увидел Олену Кабачкивну (так ее называли по-уличному) только в середине лета и почему-то обрадовался. Подоткнув подол, стояла она по колено в воде и колотила вальком полотно. Напитанное влагой эхо стелилось над водой, а мне все еще чудился ее смех. Хотел было выбранить девчонку — дескать, никогда больше не смей так пугать! — но увидел, что к ней по тропинке спускается какая-то женщина, и только громко крикнул. Олена подняла голову и опять склонилась над водой. Потом что-то показала на пальцах женщине, та взяла полотно и пошла к берегу, чтобы расстелить его там. Позднее я узнал, что это была немая мать Олены. Отца фашисты убили неподалеку отсюда, на днепровской переправе, и от страшного горя, от долгого голошенья женщина лишилась языка. Олену это очень мучило, порой она даже стыдилась перед парнями того, что у нее немая мать. Может быть, потому иногда и держалась с ними так странно и никого не подпускала к себе.
Я спросил позволенья переплыть к ней, но она молчала. Тогда я набрался храбрости и вошел в воду без спросу. Олена замахала на меня руками, я остановился.
— Приходи в воскресенье гулять!.. — крикнул я через речку, как делают в час погуковщины.
Она согласилась, кивнула головой.
— Только замуж я не пойду, так и знай!..
— И я жениться не буду, но ты приходи-и!..
Видно, сказано то было в недобрый час: ее шутливому пророчеству суждено было сбыться. Олена больше не приходила ни на берег Сулы, ни в леваду. Передавали, будто она и в своем селе не ходит на вечерницы. Однажды я отважился пойти к ней. Но она не пустила меня в хату. Соседи рассказали, что Олена безотлучно сидит возле больной матери. Или рисует картины, очень красивые, их охотно покупают.
Когда матери не стало, Олена уехала в большой город учиться, и с тех пор о ней не было ни слуху, ни духу. Но я ежечасно пытаюсь догнать ее. И не могу. Как тогда, над Сулой. Оттого-то в душе своей я дал Олене имя — Мечта. Наверное, мой удел всю жизнь гнаться за нею.
День клонился к закату и постепенно угасал. Все, что трудилось в долине, куда-то пропадало, исчезало. Замирали звуки, сливались цвета.
В такую-то сумеречную пору направился я в нижний конец хутора — болотистый и самый бедный у нас. В старину тут жили древнейшие из древних. По ту сторону реки стоял город Воинь. Делая раскопки на берегу, археологи обнаружили широкий помост из очень толстых просмоленных колод, вдававшийся в воды нынешней Сулы, — это была пристань. А еще археологи наткнулись на груды как бы сморщенного угля, на рожь и просо в кувшинах, на домашнюю утварь. Земля тут никудышная, родит разве что в засуху. Зато здесь всегда собирали кремни. Приложив к кремню губку из намятого в гречаной золе полотна, высекали огонь. Было это не так уж давно, во время оккупации, когда нечем было посолить борщ. Помнится, ходили с ведрами за рассолом, что на солонцах между Мокловодами и Дубровьем…