Где-то на Днепре неожиданно заговорило радио. Я удивленно прислушался. В Мокловодах и в их окрестностях не было радио, кто же на безлюдье, да еще ночью ходит с транзистором? Не иначе как рубщики леса либо какой-нибудь приезжий. Донеслась музыка, и я с признательностью подумал о музыкантах, игравших «Лунную сонату». Она так звучала сейчас в тишине над этим неоглядным простором… Я представил себе, как музыканты, каждый на своем месте, выводят свои партии, стараясь не сфальшивить, потому что иначе не будет лада и на дирижера посыплются упреки слушателей. Я первый не стерпел бы фальши.
Глинистый взгорок берега, нависавший над рекой справа от меня, вдруг осветился фонарем или луной, во всяком случае, стало так светло, что я заметил фигуру, высокую, стройную, но как будто нереальную. Однако длилось это одно мгновение, я моргнул, и темень сделалась еще гуще. Я поднял голову, напряг зрение, чтобы еще раз увидеть глинистый взгорок с этой фигурой, но увидел лишь речку — неширокую, медлительную.
За рекой лошади как будто скребли крошащуюся влажную пашню и время от времени с такой силой стучали о землю спутанными ногами, что сотрясались берега.
Я повернул голову налево; там тускло горели редкие каганцы. Они стояли в низких окнах и испуганно мигали, как глаза, в которые попала пылинка. У меня было такое чувство, будто я лежу на косе давным-давно, лежу всю жизнь. И не хочу променять это место на земле ни на какое другое: оно мое родное, хотя, казалось бы, тут нет ничего хорошего. Однако на новом месте пришлось бы приспосабливаться к новым обстоятельствам.
Ночь испытывала меня, стараясь держать в безмолвном напряжении, и это ей почти удавалось. Что она сулила, эта ночь? Неизвестность подавляла желания, мешала дышать полной грудью.
Прохладные лунные лучи иногда пронзали молочно-сизые облака, на реке появлялись островки света, и все окрест окрашивалось в цвет фольги. Исчезли создания моего возбужденного воображения, развеялась выдуманная сказочность. Я долго не мог ни на чем остановиться мыслью, ворочался с боку на бок, изнемогая от духоты. Лежа я просто не в состоянии был думать, поэтому сначала приподнялся на локте, а потом вообще встал. Был час, когда жители плавневых сел ложатся спать. Где-то за Днепром украдкой бродила гроза, вспыхивали молнии. Гроза только выглядывала из-за горизонта, сюда еще не пришла, гром урчал глухо, как из-под земли. Словно чем-то недовольные, фыркали лошади, бродя по берегу. Мне захотелось распутать их, перегнать на противоположный берег, но они, ко всему равнодушные, не обращали внимания на мой зов, на хлопанье прута о землю. Ни за что не хотели входить в воду, бегали да бегали вприпрыжку: наверное, понимали, что спутаны и не смогут благополучно доплыть до той стороны.
Идя за лошадьми, я наткнулся на колесо от деревянной телеги. Колесо было насажено на палку, торчавшую из земли, и на нем было намотано несколько витков вымокшей конопляной веревки. Конец веревки вился по песку до самой воды. Но это еще не все. Чуть поодаль лежала толстая дубовая палка, точь-в-точь как та, при помощи которой ветряк поворачивают на ветер. К этой палке, наверное, припрягали лошадь: множество следов виднелось по кругу. А может быть, ее вертели руками, чтобы привести в действие простенький привод: так сын Баглая, Данилко, вместе с другими ребятами собирался вытащить из речки колокола. В стороне валялись обломки досок, гнутые куски жести, какие-то кадки — целые и разломанные.
Я невольно вспомнил рассказ Васила о водолазах. Они все-таки приезжали в Мокловоды, и их приезд произвел впечатление на всю округу. Три дня ходили за ними люди по оврагу, а уж хуторские ребятишки вообще не отставали ни на шаг. В первые два дня водолазы часто спускались к затонувшему пароходу, с которого Санько Машталир будто бы таскал флотские бескозырки, казенные рубахи с клеймом на спине, добротные башмаки с металлическими пистонами для шнурков. К затонувшему пароходу подвязали с боков металлические бочки, и он всплыл на поверхность. Коротенький вертлявый буксирчик подхватил его за канат и поволок вниз по Днепру. Водолазы уважили просьбу Васила Дымского и проехали на моторке до того места, где, по слухам, были утоплены колокола с Дубровской церкви. Васило варил водолазам уху из ершей, а они надевали блестящие костюмы, цепляли к своей удобной обуви чугунные грузила — ведь тут особенно быстрое течение — и, приладив все необходимые принадлежности, как водяные из сказки, прямо с косы шагали в воду, мало-помалу скрываясь в волнах… Затем они появлялись, стоя до плеч в воде, и немного погодя снова ныряли. Так продолжалось, должно быть, часа два, однако обнаружить что-либо им не удалось.