Мужчины, женщины и дети тихо рассаживались на разостланных ряднах либо прямо на траве, посемейно или кому с кем пришлось, развязывали узелки, открывали кошелки, вынимали еду и питье, раскладывали их перед собой и на могилах, чтобы отметить праздник, который еще никем и никогда не отмечался. Разговаривали, правда, вполголоса, негромко обращались друг к другу, предлагая то то, то се.
Я увидел Прокопа Власовича. Он был в сапогах, в галифе, в солдатской гимнастерке, перетянутой по тонкой талии широким ремнем; на голове — форменная солдатская фуражка, которая ему очень идет… Я незаметно остановился позади. Мне уже было известно от него, как будет организован праздник, что за чем последует. Прежде чем начать прощальный ритуал, он, как и положено в таких случаях, произнесет речь. Но вот все сели, переговариваются, а Прокоп как будто медлит начать. Молча стоит он подле братской могилы с красной звездой на высоком красном столбе, окидывая взглядом прикрепленную к этому столбу дубовую доску. На ней имена погибших мокловодовцев… будто выстроились в ряд…
Вдруг стало тихо. Тишина длилась, должно быть, с минуту. Переведя взгляд на Прокопа, я понял, почему все замерли: начался праздник. Прокоп Лядовский опустился на колени и трижды поцеловал землю. Вслед за ним Васило и Василина, Антип Лемишка, Данилко, Карпо Лыштва с семьей, Сизон Штепура с детьми. Я встал на колени поближе к ним, повторяя обряд прощания. Все так и остались на коленях, а Лядовский поднялся и начал речь:
— Люди!.. Товарищи!.. Завтра мы покидаем свои очаги, свои колодцы с самой вкусной на свете водой, покидаем исхоженные нами тропинки и дорожки, переселяемся на новые земли, где будем искать новые жизненные ориентиры. Мы уходим отсюда не порожние, а нагруженные, причем не только имуществом, но и мыслями, желаниями, обычаями, — так не отречемся же от себя и от своих помыслов! Давайте держаться вместе, тогда мы не устанем в пути, никогда не проявим равнодушия друг к другу, не растеряемся перед тем неизвестным, что ждет нас впереди. Наши безотказные руки построят новое село, там загорится электрический свет, и будет у села новое название… Мы поставим хаты со светлицами. Определим для детей новые направления, но всегда и везде, во веки веков будем чтить наши обычаи. Будем гражданами земли, которая нас породила, той земли, которую мы защищали, не щадя своей крови и слез, из-за которой поседели, — она у нас одна, как одна в году бывает весна… Мы будем жить, истинно веруя в свою землю и не чувствуя себя ни несчастными, ни потерянными. Братским союзом добьемся чего пожелаем.
Мы, люди посульского края, добры, как земля, и чутки, как вода. С прадавних времен чувствуем мы, где правда и где ложь, где тепло и где холод. Нас не собьют с правильного пути и сто поколений лжецов, потому что он завещан нам теми, вечно живыми, кто лежит в этих могилах. Нас будет звать эта земля, мы не позволим похоронить память о ней; ведь в нее, в эту землю, зарыли мы своих отцов-революционеров, на этой земле прошла наша молодость, здесь родились наши дети. Нас всегда будут звать эти пятиконечные звезды и праведные кресты на могилах, эти тучи птиц, эти травы и деревья, меж которых витают наши песни, наш высокий, наш древний дух. Прощаясь, поклянемся честью никогда и ни в чем не изменять своей земле, как добрые дети не изменяют матери. Поклянемся на земле, доверимся ей.
Прокоп Лядовский первым исполнил веками освященный обычай: положил в рот щепотку земли с братской могилы и, не спуская глаз с людей, которые поднялись с колен, — не брезгует ли кто обычаем? — пылко закончил:
— Не потеряйте друг друга, держитесь вместе, не забывайте наших обычаев. Будьте гражданами земли, которая нас носит и кормит. Пусть нам светят солнце и надежда на всех путях и дорогах!..