Прокоп в таких случаях искал одиночества — шел к реке, чтобы около нее думать; шел к травам, к деревьям, чтобы глубже чувствовать; в степь, чтобы она помогла ему преступить ту грань, к которой он приблизился. «Ведь моя задача в жизни, — твердил себе Прокоп, — перешагивать через межи, подниматься вверх, шагая со ступени на ступень, овладевать пространством, оставлять его позади и идти дальше…»
Находясь в столь возбужденном состоянии, Прокоп Лядовский все больше убеждался, что такие ступени и пространства действительно существуют; он знал, что всякий раз в конце определенного отрезка жизни, когда ты на миг оказываешься в тупике и словно бы увядаешь, когда жизнь твоя вроде бы замирает и ты топчешься на одном месте, — всякий раз тогда возникает желание — не умереть, нет, — а остановиться, отойти от активного дела, от жизни, но такое желание, нестерпимо мучительное, непереносимое, вдруг лопается как мыльный пузырь, и этот звук отрезвляет тебя, и ты устремляешься вперед, чтобы овладеть новым пространством, чтобы начать все сначала.
Лядовский никогда не говорил, что он любит природу, — эти слова звучат кощунственно: ведь ты сам и есть природа, неотделимая от нее мельчайшая частица. Лядовский любил наблюдать природу, как самого себя: наблюдал движение облаков, их форму, наблюдал насекомых и птиц, следил за поведением рыб, домашних животных, зверей. Глядя в небо, видел, например, что нынче кучевые облака то тают, открывая в небе чистую, яркую лазурь, то хмурятся, поглощая свет, — так и его душа: то светлела, то мрачнела. Стоило ему, подняв голову, улыбнуться небесам, как на жаждущую землю, на его, Прокопа, посевы, проливался дождь. Затихал гром, унимался ветер, град проходил стороной, не принося вреда посеянной ржи. Каждое движение воздуха, каждое перемещение облаков он как бы вбирал в себя всеми порами, и незачем ему было ждать сообщения синоптиков о погоде: его гипертония безошибочно определяла кровяное давление — верхнее и нижнее, потому что организм Прокопа зависел от давления атмосферного. Порой казалось, что он может руководить и ветром, и облаками, может направлять их туда, где они особенно нужны, где без них задыхаются.
Прокоп обладал способностью чувствовать на себе погоду сегодняшнюю и умел предсказывать погоду ближайших дней — по форме облака, по запаху, разлитому в воздухе, по поведению какого-либо растения или животного: этому научила его повседневная колхозная жизнь. Практика подтверждала его предчувствия, и потому он безошибочно определял наиболее благоприятные сроки, когда лучше всего начинать сев, когда сажать овощи. Он все это как-то увязывал с атмосферой, с почвой, с фазами луны, отчасти опираясь на опыт предшественников, людей старшего возраста, отчасти на свой собственный. Торжественная церемония высевания первой горсти зерна в колхозную землю — этот праздник надежды — никогда не проходила без него. Бригадир задолго готовил и других и себя к тому, чтобы в те считанные минуты совершалось не механическое действие, а работа души, причем с потаенным смыслом. Он стремился вызвать в себе и в других неутомимую жажду творчества и борьбы, страстное желание добиться цели. Для того чтобы этот праздник хоть на йоту изменил его самого и людей, изменил их жизнь, которая всегда требует чего-то большего, чем ты сам ждешь от себя, — для этого нужно, чтобы голос надежды побеждал сомнения, а воля — инстинкты. У Лядовского хранится небольшой домотканый мешок на два пуда, в который он в день обряда высыпает три полные пригоршни ржи. Потом берет этот мешок и в сопровождении празднично одетых односельчан идет на восточный, солнечный край распаханного поля, где под общую ритуальную песню «Сейся-родись» бросает в землю немного зерен. Тракторист уже начеку — опускает сошники в пашню, и начался сев, зачатие нового хлеба. Этого дня каждую весну ждут так же, как в дружной семье ждут рождения ребенка.