Вино и веселье развязали языки. Паломники, проделавшие немалый путь, чтобы побывать на празднике святого Йоргена, теперь издевались и глумились над первосвященниками, теми самыми тиранами, перед которыми они падали ниц.
Гроссмейстер — волк в образе человека. Главный капеллан, этакая свинья, изнасиловал нынешней зимой на семьдесят первом году жизни пятерых крестьянских девушек, и все они забеременели. Хранитель сада не постыдился дать заведомо ложную клятву и заграбастал луг к северу от мельницы.
Пятнадцать крестьян не смогли вовремя уплатить десятину, и казначей распорядился снести их хижины. Однако наибольший интерес вызвал рассказ о том, как молодой крестьянин Клаус всучил хитроумному секретарю вместо кур корзину с воронами.
— Это куры? — злобно проворчал главный секретарь.
— Так точьно, ваше преподобие!
— Но ведь они без гребешков.
— Это очень породистые куры, ваше преподобие.
— А они несутся?
— Круглый год, ваше преподобие.
— Значит, это в самом деле куры, — прогнусавил секретарь.
Крестьяне так и покатывались со смеху, и Клаусу пришлось снова и снова повторять свой рассказ.
Коронный вор глубоко вздохнул: опять это вечное зубоскальство над чванливостью господ и простоватостью крестьянина. И так по всей земле. Нет уж, ему куда понятнее жгучая ненависть фанатиков, их страстная вера в возвращение Йоргена, непоколебимая убежденность в том, что придет некто великий и святой с пламенным сердцем в груди и бичом в руке и покарает всех этих грабителей и кровососов.
И как жаль, что нет никакого Йоргена, никакого святого и никакого Судного дня! Увы, все это вздор и суеверие.
На башне святой Катарины пробило двенадцать. Коронный вор стоял на лестнице Скорби и слушал страстные призывы фанатиков. Потом они запели псалом:
Вдруг на лестнице появился какой-то пьяный парень в белой одежде и изрек замогильным голосом:
— Я святой Йорген! Бэ-э-э!
Взрыв хохота, и сразу же началась драка. Потом все разошлись. Один лишь Микаэль стоял неподвижно, охваченный странным волнением. Какая мысль! Да!
Да!
Именно так! Он явится к ним в образе святого Йоргена! Наконец-то его осенило! Крик пьяного дурака: «Я святой Йорген», — пронзил Микаэля в самое сердце. Но Микаэль знал, чувствовал всем своим существом, каким должен быть святой Йорген, возвратившийся в родной город: величественный и гордый, сильный и могучий, он придет, чтобы отомстить за свою поруганную честь, как и сам Микаэль!.. Да будет так!.. Но нет, ничего не выйдет, его план обречен на провал!..
На колокольне святой Катарины пробило час.
Вот переулок Роз, где он родился, где прошло его детство… Переулок спит.
Какой он маленький и узкий. Здесь Микаэль бегал и играл еще ребенком…
Неистово бьется сердце… Он замедляет шаг. Вот знакомый сад, пламенеющий розами. В домике спят его набожная мать и дед, кроткий старый Коркис. Они считают его мертвым, горюют о нем, уже давно потеряли надежду на его возвращение. И вот он явится! Дерзнет сыграть эту самую трудную в своей жизни роль! Мелькает мысль: «Завтра или никогда!» Но ведь это же бред, чистое безумие, плод расстроенного воображения… но как заманчиво, как соблазнительно…
Пробило два.
Коронный вор стоял на Виселичном холме. На виселице болтался полуразложившийся труп какого-то горемыки. На земле валялась его рваная шляпа, и тут же лежали белые кости других горемык, таких же, как и он, пасынков судьбы… Завтра и он умрет здесь, если его затея провалится. А она, конечно, провалится… Два черепа смотрят друг на друга черными пустыми глазницами, Их мягко окутывает ночной мрак. Идут часы — мир и тишина. Больше нет ни ненависти, ни позора, ни страха, ни разбитых надежд.
Великий покой! И великое равнодушие к презрению живых! Никто их больше не обидит, никто не унизит их…
…Нет! И он даже содрогнулся от неодолимого желания осуществить свой безумный замысел…
Внезапно в куче костей послышался какой-то шорох. Потом все стихло. Через минуту шорох повторился. Ах вот оно что! Это копошится большая крыса.
Костям хорошо, они спят вечным сном. Крысе приходится хуже, она еще живая… и ей хочется есть. Каким ничтожным казался Микаэлю весь этот крикливый и жестокий мир по сравнению с царящим здесь покоем, которого не нарушает даже петушиный крик.
Что ж, он попытается. Непременно попытается. Никаких колебаний! Он принял решение, и им сразу овладело холодное спокойствие.