— Перестаньте, — попросила я ее, — Марик не нашелся. Зачем вы пытаетесь обмануть меня?
Она испуганно молчала. Мне показалось, что моя настойчивость ей неприятна. Пока она мне не верила. Ее взгляд перебегал от меня к телефону. Так. Опасность исходила оттуда. Значит, ей звонили и угрожали. Не нужно быть психологом, чтобы без особенного труда определить — Софья Владиславовна боялась собственного телефонного аппарата и этот страх не был напрасным. Именно с телефонным аппаратом была тесно связана опасность, угрожающая ее сыну. Что ж. Попытаемся еще разок.
— Софья Владиславовна, я не имею отношения к милиции. Я — частный сыщик. Понимаете? Они ведь требовали от вас, чтобы вы не обращались в милицию? Так?
Она вздрогнула и беспомощно огляделась. Она боялась, что нас подслушивают. Ай, Танечка, умница. В яблочко попала. Только не расслабляйся. Продолжай. Быстрота и натиск — залог будущих успехов.
— Я очень хочу вам помочь. Но для этого вы должны согласиться принять мою помощь и поверить в меня. Иначе у нас ничего не получится. Пожалуйста, ради Марика — поверьте мне больше, чем его похитителям!
Она молчала, наклонив голову. Мне был виден ровный пробор ее прически. Плечи были опущены вниз и немного подрагивали. Я догадалась: она плачет. Подошла к ней и обняла ее.
— Они угрожали мне, Таня, — прошептала она совсем тихо, подняв заплаканное лицо, — угрожали его жизнью… Что мне делать, Таня? Что? Где я возьму деньги, которые они вот-вот потребуют?! За что они так с нами, Танечка?
Отчаяние вырвалось вместе со слезами. Она уже не пыталась сдерживать себя. Просто плакала, как ребенок, приговаривая:
— Там ведь Марик, Танечка… Там мой Марик… Что они с ним сделают? Что они сделают с моим сыном?
Я молчала. Ее слезы растопили недоверие между нами. Сейчас мы были похожи на мать и дочь. Ей надо было выплакать накопившуюся боль. Потом она станет свободнее. А значит, к ней вернется мужество и способность сражаться. Что сделают… Я надеялась и верила, что еще не сделали. Теперь, когда я вступила за запретную черту, они могут забеспокоиться и нанести ребенку вред. Надо было быть предельно осторожной. От меня сейчас зависела жизнь Марика. И впервые стало страшно от осознания собственной ответственности за его будущее… Я была просто обязана выиграть.
Она медленно успокаивалась и была похожа на заблудившуюся в лесу девочку. Держать себя в руках, зная, что твой ребенок сейчас находится у злых людей, — нелегкое дело. Наконец ей это удалось.
— Как же нам быть? — спросила она. Вопрос адресовался в пространство, но и это уже было победой. Она взяла меня в союзницы, поверив — я сделаю все возможное, чтобы выручить Марика из беды. — Вдруг они узнают о вас… И еще…
Я поняла ее. Она не рискнула спросить меня о гонораре. У нее не было денег.
— Для начала расскажите мне о звонке, — пожала я плечами, — потом будем думать, как действовать дальше…
Она задумалась. Потом неуверенно начала:
— Собственно, я не знаю, с чего начать… Наверное, о том, как пропал Марик, вы знаете…
Я кивнула.
— Это был кошмар, Танечка… Звонок раздался ночью, около трех часов. Сначала я подумала, что Марик нашелся и мне звонят из милиции. Поэтому к телефону я бросилась со всех ног. Сначала он молчал. Я закричала в трубку: «Кто это? Марик, ты?» Таня, я бы не хотела повторять слова, которые услышала. Вам нужно, чтобы я это повторила?
Она смотрела на меня умоляюще. Страшно вспоминать те ужасные вещи, которые пришлось услышать. Тем более повторять это. Но я должна была знать все. Любое сказанное слово, иногда и подлое, мерзкое — способствует созданию образа. А если у тебя внутри готов этакий «фоторобот» разыскиваемого, это уже шанс. Маленький, но шажок к победе. Поэтому иногда приходится быть жестокой.
— Хорошо, — вздохнула она, — я постараюсь повторить слово в слово. Голос сказал: «Послушай, старая жидовская сука, если ты хочешь увидеть своего маленького выкреста живым, забери из милиции заявление. Это во-первых. Во-вторых, сделай вид, что змееныш нашелся. И, в-третьих, сделаешь то, что мы от тебя потребуем. А вот что мы пожелаем получить от тебя, ты узнаешь позже». Они даже не сказали, жив ли он. Просто повесили трубку.
Она передохнула. Воспоминания дались ей с огромным трудом. Ее трясло. Она приложила руку ко лбу и, опустив голову, попыталась прогнать их легким жестом руки.
— И вы не узнали, с какого номера поступил звонок? — спросила я. Неужели они не догадались, что это легко сделать с помощью телефонной станции?
— Мы пытались, — устало глядя в одну точку над дверью, сказала Софья. — Нам сказали, что звонили из таксофона на Мамонтовской. Наверное, о звонке все. Больше пока они не объявлялись.