— Андрей Николаевич меня предупредил, что вы хотите со мной поговорить о Марике. Давайте знакомиться — меня зовут Софья Владиславовна. К сожалению, Игоря Викторовича дома нет — он на работе.
И тем не менее я почувствовала, что она напряжена. Ее можно было понять: я вторглась сюда без приглашения. Вряд ли ей могло быть понятно, почему мне захотелось появиться здесь. Она смотрела на меня приветливо, но ожидая удара. Я улыбнулась ей. Моя улыбка немного сняла напряжение. Я сказала:
— Оказывается, родной Тарасов иногда способен заставить поблуждать. Я нашла вас с трудом.
— Я сама путаюсь в одинаковых домах, — призналась она с вежливой улыбкой.
— В этом нет ничего странного.
Лед, кажется, тронулся. Мы посмотрели друг на друга с интересом. Она поняла, что я пришла не из праздного любопытства.
Меня пригласили войти. В комнате было огромное количество книг. Пространство, не заполненное книгами, было отдано картинам и иконам. Я сразу почувствовала замечательный запах. Пахло уютом, любовью и теплом. В этом доме хотелось остаться подольше, если бы не примешивающийся к обычному аромату отвратительный вкус принесенного чьей-то злой рукой горя. Меня довольно трудно обмануть — в улыбке Софьи Владиславовны присутствовала горечь. Ее глаза, обведенные темными кругами, свидетельствовали о бессоннице.
Марика не нашли. Отчего же тогда они предпочитают справляться со своим горем сами? Что их так напугало? И — кто их напугал?!
Софья Владиславовна рассказывала о Марике медленно, слова давались ей с трудом. Мы сидели с ней на кухне и пили замечательный чай с необычным цветочным привкусом. Я пыталась разговорить Софью, убедить ее в том, что незачем бояться киднепперов. Из своей практики я знала, что они трусы. Но трусы — самые опасные люди. Именно от них можно ожидать любых неприятных поступков. Говорить об этом мне не хотелось. Зачем пугать человека, и без того напуганного? Софья слушала меня молча. Она не знала, как ей следует поступить.
Выгнать меня? Может быть, ей этого и хотелось. С чего бы это ей доверять молодой даме с огромным апломбом, пытающейся доказать ей собственную полезность? Я и сама пока не очень уверена, что смогу отыскать ее ребенка. А уж ей-то сомневаться в моих силах сам Бог велел…
Сказать, что не нуждается в моих услугах? Но она в них нуждалась. Даже если она мне не верит, она понимает, что я ей необходима сейчас. Остаться одной, с этой безнадежностью в душе? Когда ее ребенок находится неизвестно где и никто не может поручиться за его сохранность? Этого сделать она не могла. Я была ее последней надеждой на Мариково возвращение. Принять мое предложение помощи?
Я решила пока не особенно напрягать ее. Пусть думает.
В квартире, как я уже говорила, было много икон. Заметив мое удивление, Софья Владиславовна замялась. Тема религии и ее отношение к ней не позволяли Софье чрезмерно откровенничать. Я спросила:
— Софья Владиславовна, эти иконы… Вы их собираете?
Мне показалось, что она вздохнула с некоторой досадой. Наверное, я не первая задавала подобный вопрос. И ее отношение к православию уже доставляло ей хлопоты. Во всяком случае, я пожалела, что задала его. Он явно был неуместен.
— Извините, — тихо попросила я.
— Ничего, — ответила она, — это вы извините, Танечка. Мы — крещеные евреи.
Она сказала это с горечью. Потом встряхнула головой и улыбнулась:
— Ко всему надо относиться с мужеством. Если принимаешь от Господа счастье, то нужно уметь и несчастье принимать. А нам силенок не хватает.
Она вспомнила о Марике. Воспоминание заставило ее отвернуться. Так она хотела скрыть от меня рвущуюся из души боль. Справившись с собой, она взглянула на меня. Я удивилась, до какой степени ее взгляд похож на Мариков. Такой же добрый, ободряющий, светлый… Похоже, Марику и его матери было дано знать нечто, неведомое нам — простым смертным.
— Софья Владиславовна, — решилась я, — Андрей, надеюсь, рассказал вам, почему я хотела нашей встречи с вами…
Она кивнула.
— Конечно, рассказал…
— Я очень хочу вам помочь найти Марика…
— Очень вам благодарна, Танечка, — перебила она меня, пряча глаза, — но… Марик действительно нашелся. Он у Верочки.
Я пыталась встретиться с ней взглядом. «Господи, зачем? — подумала я. — Зачем она лжет, не умея лгать? Что вынуждает ее это делать?»