— А ты думаешь, что Коро пойдетъ съ тобою? — спрашиваетъ Акро, удобнѣе устраиваясь на твердомъ камнѣ и хитро улыбается.
И Абела внимательно взглядываетъ на художника, но Коро не замѣчаетъ этого. Онъ смотритъ только на Лію.
— Да, конечно! — Абела бросаетъ въ лицо Акро пучекъ серебристаго лишайника, — очень пыльнаго, такъ что это непріятно. — Теперь онъ не пойдеть со мною. Но всетаки ты — неповоротливое существо. И я совсѣмъ не люблю тебя.
Акро уже смахнулъ пыль лишайника со своего лица, — и онъ очень недолго помнитъ старыя обиды. Онъ протягиваетъ руку капризной женщинѣ.
— Ты не любишь меня, это правда?
— Не люблю, не люблю! И кромѣ того…
Но дальше она не можетъ говорить, потому-что ея губы заняты поцѣлуями. Ея маленькое тѣло прижимается къ широкой груди Акро. На рѣсницахъ блестятъ слезинки, но она смахиваетъ ихъ украдкой и шепчетъ тихонько, чтобы не услыхалъ никто третій.
— Мой сильный… Не сердись на меня.
Лія о чемъ-то думаетъ и смотритъ вдаль, туда, гдѣ лѣсъ граничитъ съ моремъ. Съ того самаго дня, какъ она отдалась Коро, какая-то новая дума положила легкую складку на ея лицѣ. И глаза смотрятъ всегда задумчиво и слегка печально.
— Лія, мнѣ кажется, что ты потеряла что-то дорогое, — и не можешь найти.
— Нѣтъ, Коро… Пока еще — нѣтъ. Но я боюсь, что это случится когда-нибудь.
— Ты не можешь жить только тѣмъ, что даетъ тебѣ жизнь. Тѣни прошлаго и призраки будущаго — все это безпокоитъ тебя.
— Твои мысли — мои мысли, Коро. Развѣ я виновата, что уже чувствую то, что еще не успѣло зародится въ тебѣ самомъ? Это придетъ.
Онъ слушалъ — и ему былъ пріятенъ голосъ подруги, но онъ не хотѣлъ вдуматься въ то, что значатъ эти слова. Онъ посмотрѣлъ на Абелу, которая извивалась, какъ веселая змѣйка, и разсмѣялся.
— Вѣдь ты пойдешь дальше, правда? — спрашивала Абела и гладила своей маленькой ладонью высокій лобъ скульптора. — Ты не будешь больше такимъ лѣнивымъ, ты пойдешь.
— У тебя такіе блестящія тонкія крылья — и ты такъ больно жалишь, моя пчелка! Развѣ можно спорить съ тобою? Дай мнѣ твою руку… Я поддержу тебя, когда ты устанешь.
Вотъ уже далеко внизу зеленый лѣсъ, сплошной массой темнѣютъ тамъ кроны разросшихся деревьевъ и не видно больше цвѣтовъ. Четверо идутъ дружно и весело. Мелкіе камешки вырываются изъ подъ ихъ ногъ и, подпрыгивая, катятся внизъ. Теперь весь океанъ— какъ огромная чаша безъ краевъ, и круглый заливъ — капля.
Проносится птица съ длинными острыми крыльями. Она — какъ хозяинъ на этой высотѣ. Бросаетъ въ лицо людямъ свой насмѣшливый крикъ.
— Ну, мы бываемъ и выше! — снисходительно говоритъ Акро, принимая на свой счетъ ея насмѣшку.
До снѣговъ еще далеко, — и они лежатъ тамъ, за прозрачнымъ облакомъ, такіе чистые и недостижимые. Лія смотритъ на нихъ. Вѣдь она всегда смотритъ вдаль. И на ея лицѣ, какъ будто, отражается ихъ синеватый, холодный отблескъ.
— Ты — Ледяная королева! — говоритъ Коро. Конечно, онъ шутитъ, — но легкое сожалѣніе слышится въ его голосѣ.
35
По ту сторону острова, гдѣ нѣтъ тихаго залива, но также роскошенъ тропическій лѣсъ и такъ же гнутся вѣтви, обремененныя плодами, работаютъ люди. Мѣрно гудятъ машины и земля вздрагиваетъ, отвѣчая на ихъ ритмическія движенія. Тамъ вырабатываютъ ткани для одеждъ, — легкія и тонкія, окрашенныя нѣжными цвѣтами, похожими на солнечный закатъ въ весенній вечеръ. Эти ткани любитъ Абела. Лія всегда ходитъ въ простомъ бѣломъ платьѣ, безъ всякихъ украшеній.
Къ четверымъ привыкъ приходить одинъ изъ рабочихъ, — Висъ. Короткій, какъ его имя, онъ, какъ будто съ трудомъ носилъ свою большую голову на слабомъ туловищѣ. У него были странные, зеленоватые глаза, но эти глаза смотрѣли зорко и проницательно изъ подъ нависшихъ бровей.
Первое время онъ предпочиталъ молчать и слушать.
Художники говорили о своихъ исполненныхъ работахъ и о новыхъ замыслахъ, — и рѣдко спорили, потому-что Акро признавалъ превосходство Коро и во многомъ считалъ себя только его ученикомъ. Висъ появлялся подъ вечеръ и уходилъ еще до наступленія ночи. И скоро къ нему привыкли и начали считать его своимъ, хотя не знали, что скрывается за зеленоватымъ блескомъ его глазъ. Иногда эти глаза смотрѣли слегка насмѣшливо. И все время Висъ жилъ, какь будто, чѣмъ-то своимъ, особеннымъ, — и блуждалъ своими мыслями въ замкнутомъ кругу, недоступномъ пріѣхавшимъ на отдыхъ художникамъ.
Кромѣ Виса, раза два приходилъ другой, — но художники не знали его имени. Онъ смотрѣлъ больше на лѣсъ и на море, чѣмъ на людей, и, повидимому, былъ очень друженъ со своимъ товарищемъ по работѣ.