— Неправда. Онъ далъ мнѣ цѣлый міръ, — міръ грезъ, которыя существуютъ только для меня одного. Свѣтлое забвеніе, дивныя мечты, — какъ все это прекрасно, Коро! Всѣ вы, художники, никогда не создадите ничего подобнаго. Я не живу сейчасъ. Я пришелъ къ вамъ, но вся моя жизнь тамъ, внизу… И если бы Формика захотѣла…
— Формика?
— Висъ самъ былъ у нее. Но она не захотѣла. Поэтому Висъ знаетъ, что ты ненавидишь его. Но онъ самъ не питаетъ противъ тебя никакой злобы. Онъ увѣренъ, что когда-нибудь придешь къ нему и ты. И онъ не откажетъ тебѣ въ помощи.
Слова медленно срывались съ его устъ, тяжелыя и клейкія. Потомъ онъ зашатался и Коро долженъ былъ поддержать его, что бы онъ не упалъ. Глаза писателя закрылись. Онъ началъ дышать ровно и мѣрно. Онъ уснулъ. Коро осторожно опустилъ его на траву близъ тропинки.
Было такъ много непонятнаго во всемъ этомъ, — въ странной болѣзни Кредо и въ его темныхъ словахъ о Формикѣ и Висѣ. Почему же Формика до сихъ поръ ничего не сказала ему? Правда, вчера онъ только говорилъ о самомъ себѣ, а сегодня слишкомъ уже близка смерть Павла. И что теперь дѣлаетъ Висъ тамъ, въ долинѣ?
На зеленой травѣ, въ свѣтѣ росистаго утра, лежалъ Кредо, какъ грязное грубое пятно. И художникъ вспомнилъ тѣхъ грубыхъ, дикихъ и злобныхъ людей, о которыхъ писатель такъ любилъ складывать свои сказки. Было что-то общее теперь между тѣми людьми и Кредо, — и лицо писателя, какъ будто, покрыла сѣрая плѣсень старины.
Коро смотрѣлъ на него почти съ отвращеніемъ. И въ тоже время въ немъ поднималась жгучая жалость къ этому безпомощному ребенку, который, какъ мотылекъ на огонь, пошелъ навстрѣчу невѣдомому злу.
Его нельзя было оставить здѣсь одного, потому-что онъ могъ скатиться во снѣ прямо въ пропасть. Вдали Коро замѣтилъ Акро, который безцѣльно бродилъ взадъ и впередъ. Онъ подозвалъ его и они вдвоемъ перенесли безчувственнаго писателя наверхъ, въ комнату Формики.
Пришелъ врачъ. Удивленно покачивалъ головой.
Формика была уже у Павла. И Коро пошелъ туда же, послѣ того, какъ врачъ сказалъ ему, что его догадки еще слишкомъ смутны и, поэтому, онъ не можетъ сказать ничего опредѣленнаго.
64
Полдень. Солнце стоитъ высоко надъ каменнымъ гребнемъ горъ и знойный воздухъ струится внизу надъ полями. Но здѣсь, на высотѣ, этотъ зной смѣняется пріятнымъ тепломъ, почти прохладой. Окно въ комнатѣ Павла все еще открыто настежь, но угасающіе глаза старика смотрятъ теперь только на лица друзей, которые собрались вокругъ, чтобы принять послѣднее дыханіе. Смѣшались волосы Формики съ сѣдиной Лекса. Они двое — ближе всѣхъ.
Вдали, у самаго входа, прислонилась къ стѣнѣ каменная Мара. Абела выглядываетъ изъ за ея плеча, какъ ребенокъ, разсматривающій страшную картинку. Между Марой и двумя близкими — волны склоненныхъ головъ, тѣхъ головъ, въ которыя старый учитель вдохнулъ новыя мысли и новыя знанія.
Онъ уходитъ — но знаніе остается.
И самъ онъ теперь — только слабое, больное, безпомощное существо, которое прошло свой кругъ и возвращается къ темному началу.
— Поддержи меня немного, Формика. Моя голова лежитъ слишкомъ низко, а я хочу видѣть всѣхъ.
— И дрожитъ голова, уже не поддерживаемая омертвѣвшимъ тѣломъ, и дрожитъ взглядъ, скользя по склоненнымъ лицамъ.
— Такъ ты помнишь, Формика… Если случится ошибка въ послѣднемъ періодѣ вычисленій… Ты знаешь, гдѣ находятся документы для провѣрки. Тамъ есть одинъ важный пунктъ.
— Я помню, учитель
— Гдѣ же ты, Лексъ? Я не вижу. Мнѣ кажется, что уже темно. Я немножко опередилъ тебя, Лексъ. Не забудь увезти съ собой тѣ сочиненія, которыя я тебѣ передалъ. Они пригодятся для вашей библіотеки.
Онъ молчалъ нѣсколько минутъ и слышно было, какъ дыханіе съ трудомъ вырвалось изъ его груди. Легкое движеніе пробѣжало по лицу, — какъ будто хотѣлъ вспомнить еще что-то. Но сказалъ успокоенно:
— Теперь все.
Долго еще прислушивались въ напряженномъ мол-чаніи, хотѣли уловить вздохъ или шопотъ. Но грудь не поднималась больше и безкровныя губы не шевелились. И нельзя было уловить границы между жизнью и смертью. Изсякъ источникъ и не видно было, когда пролилась послѣдняя капля.
65
— Лія, успокой меня. Положи руки мнѣ на голову, какъ ты умѣешь. Успокой меня. Мнѣ тяжело.
Она привлекаетъ его къ себѣ, какъ своего ребенка, какъ сына, — который спитъ сейчасъ такой розовый и сытый.
— Ты — тихая, глубокая. Успокой меня.