— Да, да… Я понялъ теперь, что такое грусть. Видишь эти деревья? Они тоже печальны. И они плачутъ. Съ ихъ вѣтвей падаютъ прозрачныя смолистыя слезы. Они плачутъ.
И, вдвоемъ, они медленно уходили въ глубь лѣса. Если вдали звонко чирикала птица— они вздрагивали. Имъ нужна была тишина, глубокая и загадочная, какъ сама вѣчность.
— Спѣши, Кредо! — сказалъ Галъ. — Скоро я прощусь съ тобой. Тишина проникла мнѣ въ сердцѣ. Я усталъ.
Но Кредо не торопился.
10
Строители пришли къ Галу, когда заря еще не успѣла погаснуть.
Разсѣяли тишину, но Галъ увидалъ ихъ молодыя лица и бѣлую бороду Лекса, — обрадовался.
— Вы хорошо сдѣлали, что пришли ко мнѣ, друзья. Сказалъ-ли вамъ кто-нибудь, что сегодня мой послѣдній вечеръ?
— Тишины больше нѣтъ! — сказалъ Кредо. — Но мнѣ кажется, что я проникъ въ ея тайну. И эту тайну я назову твоимъ именемъ, Галъ. Ты— ея настоящій творецъ.
— Долой тишину! — отвѣтила ему Абела и положила свои руки на исхудавшія плечи Гала. — Кредо околдовалъ тебя своими древними призраками, бѣдный Галъ. Ты далъ ему уже слишкомъ много. Вернись теперь къ намъ, — на свой послѣдній день.
Галъ отрицательно покачалъ головой.
— Мой послѣдній день уже прошелъ. Сегодня утромъ я долго смотрѣлъ на восходъ, когда просыпалась жизнь и свѣтлое солнце поднималось надъ моремъ. Это было такъ прекрасно, мои любимые. И съ этой красотой я уже простился. Не уводите же меня изъ тишины. Она— въ моемъ сердцѣ.
— А простился ли ты съ цвѣтами и пѣснями? Простился ли ты съ нашимъ весеннимъ праздникомъ? — спрашивала Абела.
Просилъ Лексъ:
— Не огорчай насъ въ день торжества любви.
И просили всѣ остальные.
Только Коро остался въ сторонѣ.
— Можетъ быть, — говорилъ онъ, — можетъ быть, такъ, какъ рѣшилъ самъ Галъ, было-бы лучше.
— Вспомни, Галъ, что завтра — день радости! — говорила Абела. — Завтра все будетъ служить для нашего торжества и все будетъ торжествовать вмѣстѣ съ нами. Камни будутъ говорить, Г алъ, и озера смѣяться, и луга вздохнутъ полной грудью, — а ты хочешь уходить. Мы не просимъ тебя еще надолго остаться съ нами. Нѣтъ, мы не хотимъ жертвы и ты сдѣлаешь такъ, какъ хочешь… Но завтра, завтра ты будешь вмѣстѣ съ нами.
Вершины, освѣщенныя зарей, гасли. Осталась одна, самая высокая, и она была похожа на пылающій факелъ.
Галъ смотрѣлъ на эту вершину, и было замѣтно, что гдѣ-то тамъ, въ глубинѣ его темныхъ зрачковъ, что-то боролось: искушеніе жизни съ искушеніемъ смерти.
— Я хотѣлъ умереть здѣсь, въ тишинѣ! — сказалъ онъ затѣмъ. — И закатъ этого дня я хотѣлъ сдѣлать своимъ закатомъ. Вы зовете меня на праздникъ. Я не знаю. Я не думалъ объ этомъ.
И онъ поднялъ глаза на Кредо, съ которымъ сроднился за время ихъ одиночества. У нихъ часто бывали общія мысли.
— Тебѣ тоже слѣдуетъ быть на праздникѣ! — сказала Абела писателю. — Ты живешь здѣсь уже слишкомъ долго, и на твоемъ лбу слишкомъ много новыхъ морщинъ.
— Да, да… Можетъ быть… Но я еще не кончилъ. Я не нашелъ еще того, что искалъ такъ долго.
Вершина, похожая на факелъ, погасла. Пришла ночь.
— Пусть будетъ такъ, какъ вы хотите! — рѣшилъ тогда Галъ. — Закатъ ушелъ уже безъ меня. Теперь я хочу ждать до завтра.
11
Было еще слишкомъ рано, чтобы возвращаться туда, къ храму Весны, къ мѣсту праздника.
Всѣ сидѣли на лѣсной полянѣ, вокругъ больного Гала, и Кредо былъ тутъ же.
— Разскажи намъ о старыхъ вѣкахъ! — сказала ему Мара. — Недавно я видѣла старыхъ людей, сдѣланныхъ изъ ветхаго камня. Я хочу знать, что они думали, — и мнѣ кажется, ты можешь это угадать.
У Кредо была одна сказка, о которой не зналъ еще и Галъ. Но прежде, чѣмъ прочесть ее, онъ всталъ и ушелъ въ лѣсъ.
Вернулся оттуда съ большой связкой сухого, смолистаго хвороста и бросилъ его посреди поляны.
— Я разскажу вамъ старое, очень старое. И пусть намъ свѣтитъ огонь такой-же старый, — тотъ самый, на который смотрѣли глаза нашихъ древнихъ отцовъ.
Виланъ помогъ ему зажечь костеръ и всѣ сидѣли при его свѣтѣ, багровомъ и дымномъ, отблески котораго едва долетали до высокихъ деревьевъ, окружавшихъ поляну.
— Какъ онъ слабъ! — покачалъ головой Виланъ. — Должно быть, у нашихъ отцовъ глаза были большіе, широко открытые, какъ у ночныхъ животныхъ. Они жили вотьмѣ. И поэтому, должно-быть, казались испуганными.
Смолистыя вѣтви трещали — и сыпались отъ нихъ искры. Искры поднимались вверхъ вмѣстѣ съ клубами дыма, кружились и безсильно гасли.
Кредо слѣдилъ за умиравшими искрами и говорилъ. Ему не нужна была книга. Вся сказка жила въ его головѣ,— и, можетъ быть, она родилась только теперь, въ свѣтѣ костра.