Впрочем, правдоподобная легенда у нее есть. Мало ли что. Она уже апробировала ее на Фенелде Шелби и Сандре Верней, двух женщинах, миновать которых ей все равно не удалось бы. И обе проглотили ее объяснения – смесь полуправды с существенными умолчаниями.
Фенелда – что-то вроде экономки при «Пеликаньем насесте», последние два года после смерти бабушки она присматривает за домом. Сандра Элоиза Берней-Рамсей Третья – ближайшая подруга мамы в Ориндж-Бич; она не отходила от бабушки до самой ее смерти. Сандра обидится на всю жизнь, если Миган не объявится. А надеяться на то, что она не узнает о ее приезде, глупо. В Ориндж-Бич и муха не пролетит, чтобы Сандра об этом не узнала.
Миган на небольшой скорости проезжала мимо растущего как на дрожжах целого курортного поселка. Сплошная новостройка. Последние годы здесь началось бурное строительство и приезжало все больше туристов, открывших красоты Алабамского южного побережья с пляжами из ослепительно белого песка и чистыми и яркими как изумруд водами. Супермаркеты, рестораны, универмаги и бутики – все это будет кишеть народом весной, но сейчас в мертвый зимний сезон здесь было безлюдно. Летний поток схлынул, а до нового еще далеко, и лишь редкая зимняя птица залетит в эти края и совьет гнездо в новеньких высотках.
Нажав на тормоз, Миган повернула на стоянку перед большим новым магазином сувениров. Надо купить пару сандалий на распухшие ноги. Туфли так жали, что даже добираться до прилавка было пыткой.
Остановив машину, она с трудом извлекла из-за руля свой непомерный живот. В это время из магазина вышли две девчушки с огромными пакетами в руках. Они двигались так грациозно, будто летели по воздуху, – разительный контраст с неуклюжей, словно на шарнирах передвигающейся Миган.
Это все из-за ребенка. Ей вдруг сделалось душно и тоскливо, будто серые облака, спустившись с неба, плотно окутали ее и ей стало нечем дышать. Чувство невероятное, непередаваемое. Словно в еще недавно таком понятном и правильном мире все полетело вверх тормашками. К счастью, отчаяние не долговечно. В ней росла и настойчиво заявляла о себе другая жизнь.
Миган схватилась за машину, чтобы не упасть. Младенец взыграл у нее в животе и несколько раз брыкнул ножками. Миган взяла себя в руки, придала лицу компанейское, как говаривала бабушка, выражение и двинулась в магазин. С Богом! – подумала она. Может, при известном везении ей удастся не натолкнуться на знакомых.
– Кого я вижу? Миган Ланкастер!
Везет как утопленнику. К ней спешила Пенни Драммондс, как всегда размалеванная сверх всякой меры, с короткими светлыми волосами, стоящими шапкой над головой, в новомодных экстравагантных облегающих джинсах и ярком пушистом свитере.
– Как это ты угадала?
– Кто ж тебя не узнает, – затараторила та, обняв и расцеловав Миган. – А ну выкладывай все как на духу! Я и не знала, что ты замужем. Насколько я слышала, ты делала сногсшибательную карьеру.
– А я и делаю. А ты как?
– Все та же песня. Забочусь о Томе и детишках. Обязательно навести нас. А муж с тобой?
– Вообще-то говоря, у меня нет мужа. – Стоило так некстати столкнуться с Пенни, чтобы увидеть, как вытянулась у нее физиономия.
Наступило тягостное молчание, пока Пенни приходила в себя.
– Но у тебя же ребенок. Вот чудеса.
– Это не мой ребенок.
Пенни уставилась на Миган, словно пытаясь сообразить, не сбежала ли она из дурдома.
– Я суррогатная мать, донор.
– Да-да, понимаю.
Правда, по ее лицу ясно было, что ничего она не понимает.
– Видишь ли, Пенни… – Миган остановилась и, набрав в рот побольше воздуха, выпалила на одном дыхании: – В меня ввели оплодотворенное яйцо другой женщины.
Пенни положила руку Миган на плечо, всем своим видом свидетельствуя об обуревавших ее сомнениях.
– Даже если б он был твой, Миган, душка, мне все равно. Сейчас на каждом шагу женщины, не имея мужа, рожают для себя. Когда сроки-то?
– Двадцать третьего декабря.
– Рождественский ребенок. Ты, должно быть, вне себя от радости.
Миган хотела было возразить, но не стала разуверять Пенни.
Колокольчик на входе звякнул, возвещая о новом посетителе.
Миган и Пенни одновременно повернулись и увидели вошедшего мужчину в джинсах и стального цвета шерстяной рубашке.
Он выглядел необыкновенно привлекательно и сразу бросался в глаза. Ему на вид можно было дать лет тридцать пять, может чуть меньше, со светло-каштановыми волнистыми волосами, выбивающимися из-под бейсбольной шапочки, ростом под метр девяносто, с хорошо развитой мускулатурой, но при этом очень стройный. Его открытого, обаятельного лица не портили даже несколько грубоватые черты.