— Глупости, — крикнул он ей в ответ. — Если кого-то из нас не побьют, так это его.
Тут он был абсолютно прав. Даже в такой ситуации грек может ударить ребенка разве что случайно.
— Надо отступить в угол и попробовать отбиться, — сказал Дональд. — С какой стати мы должны подчиняться этим иностранцам? В Итоне я неплохо боксировал.
— А вы… м-м… обратили внимание, что у большинства из них… э-э… есть ножи? — произнес Теодор так, словно он обсуждал музейные экспонаты.
— Я знаю, как дратьза на ножах, — сказал Макс.
— Только у тебя нет ножа, — заметил Дональд.
— Это правда, — задумчиво произнес Макс, — но езли ты одного из них звалишь, я заберу у него нож, и тогда мы им взем покажем.
— По-моему, это не очень хорошая идея, — сказал Теодор.
А толпа продолжала бушевать, пока Мактавиш пытался уговорить старейшину поделить доходы от его бороды пополам.
— Ты спасешь Джерри или нет? — крикнула мать из-за чужих спин.
— Мать, прекрати, — закричал в ответ Ларри. — Джерри в порядке, а ты только усугубляешь.
— Судя по тону и отдельным словам, будет лучше, если мы его уговорим отдать все деньги, — сказал Теодор. — В противном случае нас ждут большие неприятности.
— Так ты спасешь Джерри? — снова крикнула мать.
— О господи!
Ларри, потеряв всякое терпение, одной рукой схватил Мактавиша, а другой вынул из его кармана купюры и вручил их старейшине.
— Что вы делаете? Это мои деньги! — возмутился Мактавиш.
— А это моя жизнь, с которой вы играете, — отрезал Ларри. Он обратился к старейшине по-гречески: — Вот деньги, которые этот kyrios[4] с помощью магии достал из вашей бороды. — Развернувшись, он схватил Мактавиша за плечи и, глядя ему прямо в глаза, сказал: — Сейчас вы от меня кое-что услышите, а ваше дело согласно кивать, понятно?
— Хорошо, хорошо. — От такой воинственности со стороны Ларри Мактавиш даже оробел.
Ларри приложил ладонь к его сердцу и продекламировал:
Мактавиш, огорошенный неожиданным апломбом, с каким Ларри взял бразды правления в свои руки, а также непонятными стихами, которых он раньше никогда не слышал, вовсю кивал головой после каждой строчки. Ларри повернулся к старейшине:
— Kyrios, поскольку у него доброе сердце, согласился отдать вам все деньги, но с одним условием. Вы ведь слышали про тех, кто ищет воду с помощью лозы?
В толпе закивали.
— Этим людям платят за их работу.
— Да, — согласилась толпа.
— И когда они находят воду, она принадлежит всем, — продолжал Ларри.
Он заговорил на понятном им языке. Вода и хлеб — на этом стоит любая деревня.
— Иногда лозоискатели находят воду, иногда нет. Так и этот господин: иногда находит деньги в чьей-то бороде, иногда нет. Вам повезло, что у вас хороший старейшина, вот у него деньги и нашлись. Почти девять тысяч драхм. А так как, повторяю, kyrios человек добрый, он решил не брать своей обычной платы.
Толпа дружно выдохнула «А-а-а-а», в котором соединились радость и непонимание подобной щедрости.
— Но в ответ он просит вас о милости, — сказал Ларри. — Чтобы старейшина потратил эти деньги на благо всей деревни.
Тут старейшина сильно помрачнел, а толпа зааплодировала.
— Ибо, — как настоящий оратор, возгласил Ларри, который поглотил достаточно вина и вошел в раж, — с деньгами, — как с водой: они должны принадлежать всем.
Грянула такая овация, что слова, промямленные старейшиной, потонули в ней.
— Пожалуй, сейчас самое время откланяться, — встрял Теодор. — Так сказать, на высокой ноте.
Мы шли по главной улице, а за нами следовала толпа, и каждый желал похлопать Мактавиша по спине или пожать ему руку. В общем, к тому моменту, когда мы дошли до причала, он чувствовал себя главным офицером королевской конной полиции и полагал, что такое поклонение вполне оправдывает потерю пятнадцати фунтов. Наше отплытие даже задержалось на несколько минут, потому что старейшина должен был его обнять и поцеловать в обе щеки, а затем его примеру последовали другие старики.
Наконец он присоединился к нам, порозовевший от всеобщей любви, и заявил с порога:
— Ну, что я вам говорил? Я умею находить общий язык с простыми людьми.
— Ноги моей больше не будет в этой деревне! И поскольку сегодня мой день рождения, я надеюсь, что мои пожелания будут учтены, — сказала мать.