Скромные медали за освобождение Варшавы, Будапешта, Вены, Берлина, Праги… Советские боги освободили эти древние города от их собственной судьбы, от довлеющего над ними рока, но кто виноват в том, что руки и сердца наших богов огрубели и эти города не оценили суровой прелести хмурого освобождения? Это освобождение принесло с собой страшную несвободу, как делают все освобождения, и все же они по-настоящему освобождают. И как только представилась возможность, эти города освободились от своих освободителей и вновь добровольно взвалили на себя цепи своих древних проклятий. И теперь Европа задыхается и гибнет — точнее, гибнет ее дух, корчащийся в судорогах под толстым слоем процветания, гибнет в ароматизированном зверинце, он переживает агонию в сердце успеха. Он настолько при смерти, что больше не кажется даже больным — кажется, что его просто нет. Кажется, что его и не было никогда.
Но он был. Более того, он все еще жив — он догорает, тлеет в тех местах, где ему еще можно тлеть. Где ты, дух Европы? Где ты, Одрадек? Это твой старый приятель Мерлин зовет тебя! Молчишь. Ни шелеста, ни писка. Но я знаю, что ты еще жив, дух Европы, хотя и влачишь жалкое существование: тебя еще иногда видят в Альпах, на горных пиках сидишь ты, свесив безучастную головку, созерцая картины процветания, глядя на строящиеся еврогиганты, на смелые скелеты Калатравы. Ты выпил этот «кал отравы», тебе уже не оправиться, приятель.
Тебя предали, старый предатель. Великий дух неудовлетворенности и тоски, гениальный европейский бог, бог поисков и беспокойства, ты был рожден в росе Великого Утра, рожден легкокрылым и легкомысленным эльфом, умеющим петь одну из самых прекрасных песен на свете, но слишком быстро стал хищником с обагренными клычками и серьезными намерениями, без балагурства рыщущим в поисках жертвы, и лишь порой душа гениального эльфа оживала в тебе, и ты совершал высокие, головокружительные прыжки в сияющем небе… Но ты сделался слишком хищным, дружок, и поэтому ты — предатель своей собственной сути. Поэтому английское слово «хищник» и русское слово «предатель» звучат почти одинаково — predator.
Ты стал хищником, и тебя предали другие хищники, но ты еще жив — по задворкам мирозданья еще шаришься ты, Одрадек, ты еще жив в зассанных подъездах Петербурга, где на тебя смотрит со стен твоя же облезлая маска, тебя еще можно встретить в Карпатах, там ты способствуешь течению наркотрафика, ты еще жив в гнилой лагуне Венеции, ты еще слоняешься старыми трансильванскими угодьями упырей. Ты долго еще будешь жить на задворках своих бывших колоний, ты сможешь почти вечно жить в Калькутте, в забвенных русских городах…
Ты смирился, гордец? Ты был другом Мерлина, ты был рыцарем Христа, ты был коммунистом, ты был Королем Солнце, а теперь ты кто? Кем ты стал, Одрадек? Серой пеной нановещества на новых ботинках лорда Воландеморта? Но ты еще жив. Ты еще не совсем подделка. Ты еще иногда являешься восточноевропейским подросткам в их наркотических галлюцинациях, а западноевропейским давно уже ты не снишься. Они давным-давно забыли о тебе. Но пока ты еще дышишь своим украденным, темным, глубоким, прерывистым, шелестящим дыханием, пока ты еще жив, Смеагорл, мир остается осмысленным.
Живи, предатель, люби свою прелесссть, уйди на микроуровень, слейся с перегноем, прижмись к тухлому дну лагуны и доживи… доживи до того утра, когда ты, преодолев магический круг превращений, снова родишься эльфом в холодной росе, в утренней России, Англии или Элладе Нового Дня…
Ты проснешься Адонисом в этом весеннем царстве, уродец Смеагорл… Даже не знаю, стоит ли тебе об этом рассказывать? Стоит ли тебе знать о твоем чудесном будущем? Оценишь ли ты утро блаженства? Ты слишком долго был богом, Смеагорл, Горлум, Глостер, дитя глоссолалии, и это оставило глубокие раны в твоей душе, поскольку нет большего испытания для души, нежели быть душой бога. Как же тебе будет приятно сбросить с себя это бремя, снова стать свободным эльфом, возносящимся над лесами.