План сработал. Хоть и такой ценой. Придется тащить за собой Солода. Но главное, что Андрей получил возможность увидеть ее. Ту самую, присутствие которой составляло единственный смысл его теперешней жизни… Как такое может случиться? Кто в это способен поверить? Он сам, да и то вряд ли. Ведь точно не стать великим смыслом явлению, которое само по себе не ясно, не осязаемо и не определяемо никак.
Что он знает о ней? Ничего. Что он хочет от нее? Ничего. Но парадокс в том и состоит, что отсутствие и невозможность планов на эту женщину поднимало градус ее присутствия. Любовь — мощная эмоция ожидания, фантазии и печали, иногда фонтанирующей радости, но всегда, всегда, всегда иллюзия. Такая же, как само счастье. Если вы определите формулу счастья или любви, вы словно поймаете за крыло последнюю птицу из Красной книги. Не станет ее. Поэтому значение и великий смысл как раз в том, что птицу-то видят лишь в небе и не гладят у себя на коленях, не кормят с ладони, не сажают в клетку для ежедневного любования. Великий смысл присутствия этой женщины в его нынешних днях и часах в… ее отсутствии.
Он продвинулся чуть вперед в потоке посетителей и почти сразу увидел Итку. Она стояла, как и положено, в окружении заинтересованных посетителей и рассказывала о том, что итальянский художник Тициан Вечеллио — один из самых значимых и наиболее выдающихся живописцев в мировой истории искусства. Он оказал влияние… и так далее. Дашкевич с трудом переводил с английского для себя, понимая не все, конечно, остановившись снаружи плотного кольца спин, упираясь своею в Солода. Тот потерся о его пиджак, проходя мимо, прошептал горячим дыханием в затылок:
— Эта? Вижу, вижу. Ниче так, обаятельная. Пойду в ту сторонку, погуляю. Ну, ты… стебель в асфальте, цветок в навозе. Как так, ну, как?.. Долбанутый.
«… в Чехии можно найти только две подписанные картины Тициана, и их считают шедеврами. Эти произведения заметны в длинной и сложной творческой жизни мастера. Тициана называют поэтом живописи и умным наблюдателем. В своих картинах он становится важным, но всего лишь бессильным свидетелем происходящего. Передавать страдания и напряженность своих чувств — что может быть лучше для определения сверхзадачи искусства? Ярким примером тому является вот эта, обратите внимание, картина Тициана, которая называется „Женщина перед зеркалом“. На ней изображена молодая женщина, расчесывающая волосы перед маленьким зеркальцем, которое ей держит юноша…»
Дальше Андрей перевести рассказ Итки почему-то уже не смог. Сознание отказывало в концентрации, оно впитывало информацию не о картине, а об этой женщине, купаясь в неземном удовольствии.
Итка внезапно задохнулась, когда увидела снова знакомые неподвижные глаза. Мужчина объявился как материализация ее ожидания и тоски. Разве так бывает? В Европе уже давно всем известно, что нет. Все должно быть иначе. «Правила», вот что главное. В них непреложная истина предсказуемости и благочестия, все остальное — опасно, ложно и от Лукавого. Представление картин Тициана закончилось.
Туристы (а это была туристическая группа британцев) двинулись дальше. Она смотрела на Дашкевича, улыбаясь не как продавец или искусствовед, не как чужая женщина (в Европе вообще не бывает понятия женщин в публичных местах), не как обычный, предписанный «Правилами» посторонний человек без акцента на ее пол. Она улыбалась ему иронично и откровенно, как близкий человек, будто знала о нем все. Крошечная родинка над верхней губой делала улыбку еще более нежной. В эту секунду мир изменился. Он изменился так, что растаяли нафиг арктические ледники предписанного температурного режима отношений. Треснула логика «Правил». Мисс «Осторожность» и мисс «Благочестие» взвизгнули от ужаса, вцепившись одна в другую. «Европейская цивилизация» оказалась под воздействием магии желания и мечты. «Традиционные ценности» перестали понимать, в чем они. Это уже неважно. Потому что неважно оказалось сейчас абсолютно все.