— Рада вас видеть в галерее, — сказала Итка. — Если честно, ждала. Ну, то есть… было ощущение, что придете.
— Все замечательно. Только мне не понравилась картина «Женщина перед зеркалом». Дама с достоинством и красотой. Но холодноватая какая-то…
— Моделью для картины стала Виоланта, — перебив его, поторопилась дополнить свой рассказа Итка. — Любовница и натурщица Тициана. Здесь Тициан выходит за рамки классической живописи, следуя только своему настроению и вдохновению, чувству, если хотите. Работа не предназначалась для покупателей. Тициан писал картину для себя. Ее называют визуальной поэзией, иногда аллегорией тщеславия…
Андрей пожал плечами:
— В чем же тщеславие? Только в факте разглядывания собственного изображения в зеркале? Да ну что вы… Здесь нужна эмоция тщеславия, а ее как раз и нет. Глаза пусты, изображение лица невыразительно. Как сказал бы наш патриарх театра Станиславский: «Не верю!»
— А вот Гитлер считал иначе, — возразила Итка и вдруг начала говорить по-русски, правда с сильным акцентом. — Думаю, авторитетный эксперт в этой области, правда? Он взял с собой картину женщины с таким же взглядом в последнее убежище, в бункер, и провел с ней последние минуты жизни. Только картина была другого художника, Пальма дель Веккио. Вон ее копия, чуть дальше. Но сюжет и принцип те же. И модель опять она же — Виоланта. Она любовница Тициана и дочь Пальма дель Веккио.
— Вы неплохо говорите по-русски, — удивился Дашкевич.
— Если говорить только о картинах. О другом — боюсь. Нет такой уверенности.
Андрей подошел к копии картины Пальма дель Веккио. Женщина здесь показалась ему грубее, ее широкое лицо действительно выражало в большей степени некую твердость и ощущение собственного (совсем не по-женски) величия. Итка продолжила:
— Может быть, она напоминала Гитлеру Еву Браун? И ее такое состояние, отображенное в лице — ключ к его влечению? В этом вся магия притягивания, да? Смотрите: надменное лицо, а в опущенных вниз глазах — не ко… Как это? Не кокетство, а как раз тщеславие. Ей нравится, что на нее смотрят и будут смотреть…
— Они разные, мне кажется… — Андрей вернулся к картине Тициана. — Хотя…
— У вас тоже неподвижные глаза, которые ждут признания, — неожиданно заявила Итка. — Вы… тщеславны?
— Я? — Андрей задумался.
— Можете не отвечать. Я нехорошо спрашиваю, против всяких законов приличия. Так нельзя, извините.
— Не извиняйтесь… — он выдохнул. — Я отвечу на ваш вопрос. Завтра. Так можно?
— Можно.
Итка выдержала короткую паузу, а потом протянула ему визитку с телефоном.
Андрей на мгновение задержал ее ладонь в своей. Сердце четко обозначило тугой, все усиливающийся ритм. Он представил, как прозвучали бы на русском ее слова любви. Почему бы нет? Он по-прежнему не помнил и не мог осознавать как жил, что делал, о чем мечтал, какую играл роль во всей этой действительности, но сейчас так хотелось сыграть вот эту, как свою последнюю и самую удачную.
Лучшая роль, как известно, та, которую не надо изображать, а достаточно искренне прожить.
9
Он вспомнил еще кое-что! Ночь снимает напряжение, укрывает от постороннего внимания, создавая черный портал для путешествия в прошлое. Начал декламировать про себя две строчки, которые не просто хорошо знакомы. Ему показалось, что они — часть его личности, утерянной и снова возвращающейся, как тают ледники, обнажая живую земную плоть, брошенные ландшафты и закопанные, стертые временем и катастрофами тайны.
Жить для себя, скучать собой,
И этой вечною борьбой…
Здесь он забыл, но почти сразу вспомнил, вдохновившись удаче. Он решил каждый раз мысленно хвалить себя при любом, пусть и небольшом воспоминании, чтобы создать мотивацию и придать уверенность на будущее.
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Всё знать, всё чувствовать, всё видеть,
Стараться всё возненавидеть…
И всё на свете презирать!..
Вот так-то! Вспомнить бы еще, чьи стихи… Стоп-стоп! Вот опять появляются строки, одна за другой. Они не случайны в нем, и не случайно, наверно, возвращаются к нему сейчас.