«Братья мои и сестры, соплеменники, товарищи мои боевые — все россияне, кому небезразлична судьба Родины. Настал наш момент, когда мы должны сказать нет массовому нарушению законности и порядка. Этому подлому бунту, путчу. Назовите, как хотите, суть от этого не изменится. Мы должны сказать нет беспределу и наказать тех, кто ведет нашу Родину к пропасти. Вот результат, о котором я не раз предупреждал. Вонючие псы-либералы, нацисты всех мастей подняли голову и хотят расколоть наше общество, нашу страну. Мы этого не допустим. Мы готовы сражаться. Мы решительны. Имеем боевой опыт и наши воины бесстрашны во имя Аллаха! Если кто-то из предателей, этих отщепенцев, думает, что все уже закончилось — не думайте так, не заблуждайтесь. Все только начинается. Добро пожаловать в ад. Мы не боимся смерти, а вы боитесь. Мы не боимся идти до конца, а вы прижимаете хвост, как только видите реальную угрозу вашей жизни и чувствуете во враге настоящую отвагу. Так и будет. Вы приползете на коленях, будете молить о пощаде за ваши грехи, за вашу безответственность и службу США и другим врагам России. Только пощады не будет. Сейчас я еще даю вам двадцать четыре часа, чтобы одуматься. Если этого не будет — будет война. Засекайте время, подлецы, вот сейчас на моих часах начинается отсчет времени. Аллах акбар!»
Следующим был Никита Сергеевич Молотков. Его Андрей помнил хуже. Но помнил! Какой-то писатель или режиссер. Он выступал от имени всей патриотической интеллигенции страны. Внешне подчеркнуто спокоен, говорил едко, тщательно выговаривая каждое слово, только уголки губ дергались иногда. Лист бумаги с текстом, который он держал перед собой, тоже чуть дрожал и качался:
«Дорогие мои соотечественники. Бесовская орда пытается сегодня доказать нам, что она — народ. Нет, ребята. Ничего не выйдет. Мы знаем, кто вы. Вы хуже фашистов, потому что идете против своих братьев. Вы хуже достойных поданных, потому что идете против своего законно избранного Президента. Вы хуже предателей, которые действуют хотя бы за деньги и обещания богатства. Вы же выдвигаете разрушительную идею, выдаете себя за спасителей страны и обманываете друзей, родных, родителей своих, жен и детей. Знаете что? Вы — те самые уроды, которые должны быть помещены в кунсткамеру истории, ваши бестолковые головы обречены болтаться в сосудах с формалином в назидание потомкам. Что вы затеяли? Вы хоть понимаете, какую ответственность на себя взяли, как ваше слово отзовется? А отзовется оно в сердцах народа горечью и стыдом за вас, гневом и беспощадностью. Вы хотели бури? Она наступила и сметет вас самих. Вы хотели бороться с властью? Вы получите полное безвластие. Вы хотели искоренить коррупцию? Она будет теперь бесконтрольной. Революции не решают никаких проблем. Они только усугубляют их. История… Разве она ничему вас не научила? Несовершенство российского общества, его недостатки разве были устранены террором революционеров, а потом октябрем семнадцатого? Нет. И вот сейчас, как только страна по-настоящему стала свободной, когда суверенитет впервые после долгого безвременья перестал быть декорацией, вы решили подтолкнуть всех нас к пропасти? Ребятушки, вы ошиблись. А знаете почему? Народ не с вами. Завтра мы выведем на улицу миллионы людей, кому небезразлична судьба Отечества, небезразличны духовные источники, державшие в единстве и процветании все эти сакральные для нас территории с многонациональным, живущим в дружбе народом, и вы сдуетесь, разбежитесь. Найдем всех! Особенно тех, кто был идейным стержнем этой заразы. Во имя Родины и Господа нашего!»
Голос Никиты Сергеевича сорвался, последние слова как-то выбились из общего ряда слишком эмоциональным диссонансом, да еще по щекам выступающего потекли слезы. На экране их хорошо видно, два ручейка блеснули в свете софитов.
Далее ведущий канала рассказал о готовящемся заявлении Президента, местонахождение которого пока не разглашается.
На этот раз они выпили все вместе. Солод с хрустом откусил маринованный огурец и спросил Дашкевича:
— Ну и узнал кого-нибудь из них?
— Нет.
— Как нет? Как нет?! Давай, соберись уже.
— Для чего?
— Для чего?! Ты спрашиваешь после всего вот этого, для чего?