ЧАСТЬ 2
Теперь я возвращаюсь к тому, почему наша книга и связанные с ней статьи в ПМС открыли, как я считаю, новую страницу в понимании эволюции капитализма. Если посмотреть на историческую последовательность перехода из одной формы в другую, то нетрудно заметить, что в последние два столетия она удивительно близко коррелируется с началом очередной длинной волны в экономике. Первый большой кризис 1825 года совпадает с началом бурного перехода от мануфактурной стадии капитализма с ее ремеслами и закрытыми цехами к крупной машинной индустрии на основе парового котла и расцветом свободной конкуренции.
Проходит полстолетия, и наступает длинный кризис 1870-х годов, после которого начинается вторая промышленная революция на базе электричества и двигателя внутреннего сгорания. В сфере организации это период бурного роста картелей и трестов, т.е. монополистической стадии капитализма.
Высший пик этой фазы достигается еще через полвека, после чего следует "великий" кризис 1930-х годов. Затем - новая техническая революция, бурный рост производства и всеобщий переход к государственно- монополистическому капитализму при активном вмешательстве государства в процессы производства и распределения. Еще через полвека, в 1970-х годах - новый большой кризис перепроизводства, впервые сочетающийся с инфляцией - т.е. стагфляция, как итог кейнсианского регулирования.
Этот кризис преодолевается отчасти бурным ростом транснациональных форм и глобализации, а, с другой стороны, победой неолиберализма в экономической политике и отказом от активного вмешательства государства в экономику. На этой основе - расцвет информационных технологий и структур постиндустриального общества.
Итак, длинные волны, зафиксированные Н. Кондратьевым, как статистический факт, получают новый смысл - как двигатели капиталистической трансформации. Лев Троцкий, критикуя Кондратьева, инстинктом усмотрел в длинных волнах признание жизненной силы капитализма, его способности к обновлению.
Когда рождалась наша книга, в моем мозгу возникло образное сравнение капитализма со змеей, которая, чтобы выжить, периодически сбрасывает старую кожу и одевается в новую. Я использовал этот образ в одной из своих статей в ПМС, и он тогда далеко не всем понравился. Как я уже говорил, одни обиделись за капитализм, природа которого оставалась змеиной, несмотря на все преобразования. Другим вовсе не по душе была мысль, что капитализм еще может просуществовать достаточно долго.
В один из своих визитов в Брюссель я познакомился с Эрнестом Манделем, видным теоретиком Четвертого (троцкистского) интернационала, Он жил в скромной квартирке на тихой улочке недалеко от площади Порт Луиз. Мы несколько раз беседовали и у него дома, и в небольшом уличном ресторане по соседству. Он был старше меня всего на четыре года, но я его воспринимал, как человека поколения моего отца. Он разговаривал очень эмоционально, на повышенных тонах. В нем сразу угадывался пламенный оратор.
К троцкистскому движению Мандель примкнул в 1940 году в возрасте 17 лет. Во время войны участвовал в движении сопротивления, был арестован и год с лишним провел в концлагере. После войны был избран в международный секретариат троцкистского интернационала, где и оставался потом долгие годы. Кроме многочисленны политических статей издал ряд книг по марксистской теории, в том числе о длинных волнах.. Позже, уже после нашей встречи он написал еще книгу об опыте реального социализма "Марксистская теория бюрократии" (1990).
Меня, конечно, интересовали его взгляды на длинные волны в судьбе капитализма. В отличие от Троцкого он признавал существование Кондратьевского цикла, но вопреки моим позициям считал, что кризис 1970-х годов не закончился и что капиталистическую экономику ожидает еще более сильное потрясение. Его прогноз относительно будущего капитализма был крайне пессимистическим. Он до конца жизни верил в близкий подъем революционного движения.
В то время в нашей стране начинались забастовки угольщиков, и Мандель интересовался моими мыслями по этому поводу. Сам он считал, что сталинизм представляет собой закономерный этап в развитии социализма, после чего начинается постепенное возвращение к подлинному социализму. Он думал, что выступления угольщиков в Кузбассе - только первый симптом нарастающей революционной волны, которая сметет режим Горбачева и установит действительную, а не фиктивную власть рабочего класса. Я же предупреждал собеседника, что если режим Горбачева и будет сброшен, то скорее в результате капиталистической реставрации, во главе которой встанет переродившаяся элита.