Артур молча пожал плечами Саграмору. Тот вежливо улыбнулся в ответ, как бы прося извинить за столь скудное суждение.
— А что ещё ты делаешь на заказ?
Художник достал из ящика под собой папку и подал, развязав тесьму.
На первом же листе были изображены два переплетённых фрагмента человеческих тел. Где-то от чуть пониже шеи до чуть повыше колен. Края тел были едва обозначены, но по мере приближения к детородным частям тела материя рисунка сгущалась и сами интимности изображались со всей пышностью раблезианских гравюр Доре. Атропоморфинизированные разнополые первичные признаки вжимались друг в друга слюнявыми щеками, полуприкрыв усталые глаза и колоритно просвечивая сквозь легкий туман переплетенности остальной части человеческих тел. Казалось, что ты слышишь их умиротворённое усталое сопение. Подпись также была несколько необычна. Слева вверху рисунка красовалась заставка к передаче "Спокойной ночи, малыши" — часы с маятником и кукушкой в экране телевизора. Понизу же, стилизованная под арабскую вязь, струила свои буквы широко известная цитата: "Спят усталые игрушки…"
Саграмор поцокал языком, покачал головой, закрыл и вернул папку.
— У ваших заказчиков оригинальный вкус.
— Это для молодёжного клуба. Или ночной дискотеки, не помню точно. Там дальше целая куча аналогичных, с разными цитатами.
Саграмор задумчиво покивал и спросил:
— А тебе ничего не заказывали этакого, в смысле, чтобы изображение было одновременно и либидо, и мортидо? В смеси?
Художник равнодушно кивнул.
— Полно таких…
Он встал, подошёл к последней стойке, отдёрнул занавески. Оттуда на окружающий мир холодно взглянули восемь разноформенных черепов. Белое на чёрном. Контрастно, как свет и тьма. И очень впечатляюще. В самой разнокалиберности черепов скрывалась какая-то система, какая-то внутренняя завершенность.
Артур и Саграмор приблизились. Один зримо для хозяина, другой — нет.
Саграмор присвистнул. Артур этого себе не позволил, только покачал головой.
Вблизи изображения черепов оказались составными. Общий рисунок черепа складывался из изображений (обнажённых, естественно) человеческих тел. Переплетённых женских. Переплетённых мужских. Переплетённых смешанно.
Саграмор покачал головой, бросил взгляд на Артура и подвёл итог:
— Короче говоря, наши астральные паразиты настолько истощили энергетические запасы планеты, что теперь пытаются выжать досуха свой последний резерв под именем sex?
— Не исключено, — вяло ответил художник. — Он сейчас везде. На рекламу гляньте.
— А поскольку мир взрослых выжат почти до конца, ставку решили сделать на тех, кто растёт. Во время роста высвобождается такая уйма энергии…
Саграмор бросил взгляд на Артура, Артур кивнул, понимая.
— А как поживают наши старые друзья? Ибис Великолепный?
Отрицательное качание головой.
— Тутанхамон?
— Это тут он Хамон, а там он Хаим.
— Бык Анубис?
— Раньше он делал руками вот так и подпускал энергию "чи". Теперь он делает пальцами вот так и подпускает энергию "чичи-гага".
— Так. Сет Добрый?
— Подцепил манию величия и носится с ней, как угорелый дурак с писаной торбой.
— А как насчет Мистера Икс?
Художник нехотя поморщился.
— Я слышал про него очень нехорошие слухи… Якобы он оформляет какое-то сатанинское подземелье. Не знаю, не знаю. Не хотелось бы. Впрочем, если хочешь, загляни к Аштарет Бу.
— Жива старушка?
Утвердительный кивок.
Саграмор встал и окинул прощальным взглядом комнату.
— Да, жаль, что и это сообщество вольнодумцев распалось под натиском перемен…
— Поганый хрущ! — неожиданно взорвался художник.
Саграмор недоумённо поднял брови. Артур, невидимо для хозяина комнаты, повторил этот жест.
— Кто?
— Хрущев, — буркнул тот, успокаиваясь. — Эта паскуда заложила основы разрушения СССР.
Саграмор быстро взглянул на Артура. Тот кивнул: да, мол, интересно.
— И как же он это сделал?
— Мне дед рассказывал, я помню: при Сталине было выгодно учиться. Если ты много знаешь и, соответственно, много умеешь, твой жизненный уровень несравнимо выше по отношению к любому рабочему. Наградили орденом, — получи к нему годовое жалованье в придачу. И так далее.
А что сделала эта лысая паскуда? Она обвафлила и опидорасила само стремление к знанию как таковое. Когда лично я поступал в институт, — рисовать-то я выучился потом, самоучкой, — мне открыто смеялись в лицо и называли недоумком. Пять лет жить на сорок рублей, чтобы потом всю оставшуюся жизнь на сто двадцать? Иди сейчас в водители троллейбуса и будешь сразу же иметь двести пятьдесят — триста. На заводе в оборонке — шестьсот…