Неожиданный порыв ветра поднял и закружил вокруг них сухие листья. Священник поднял голову и посмотрел на клен у конюшни.
— Ух ты, — произнес он, — глянь-ка, верхушка уже совсем голая!
Но Кэтрин внимательно смотрела на башмак своего отца, на боку которого расплывался плевок, а башмак был такой большой, что мог бы принадлежать великану.
— Мне надо уехать ненадолго, — сказал отец, поднимаясь с корточек. — Конни за тобой присмотрит.
Всегда прежде всего подумай о другом человеке.
Если Тайлер, снова ведя свой красный «рамблер» по узкой, обсаженной деревьями дороге, и не думал (в буквальном смысле) прежде всего о миссис Ингерсолл, он, по своей всегдашней привычке, пытался представить себе, каково это — быть миссис Ингерсолл в данный момент. Страшится ли она этой беседы с ним? Возможно, что страшится. В конце концов, ведь она и ее муж были «рождественцы-пасхальники», то есть посещали церковь всего два раза в год, только на Рождество и на Пасху, хотя это как раз меньше всего беспокоило Тайлера. В его приходе было гораздо меньше таких рождественцев-пасхальников, чем во многих других приходах, и он никогда не критиковал и (Боже упаси!) не наказывал таких прихожан, как, по его сведениям, поступали порой другие священники. В любом случае, думал Тайлер, вылезая из машины и шагая через школьную парковку, он сделает все возможное, чтобы молодая женщина не чувствовала себя неловко.
Миссис Ингерсолл сидела за письменным столом.
— Входите, — произнесла она, вставая. На ней было красное вязаное платье, все в каких-то пушинках.
Тайлер протянул ей руку.
— Добрый день, — сказал он. Рука у нее оказалась такой маленькой, что это его поразило, словно она вместо собственной протянула ему руку своей воспитанницы. — Рад с вами встретиться, миссис Ингерсолл.
— Спасибо, что пришли, — сказала она.
Они уселись на маленькие деревянные стульчики, и сразу же в манере этой женщины Тайлер уловил какую-то глубокую внутреннюю самоуверенность, которая привела его в замешательство, когда она произнесла своим ясным, слишком высоким голосом:
— Почему бы вам не рассказать мне, какова Кэтрин у себя дома? — Она устремила на Тайлера такой пристальный взгляд, что ему ничего не оставалось, как отвести глаза.
Эта комната с ярко раскрашенными буквами, прикрепленными к пробковой доске, с устойчивым запахом ребячьих красок хранила в себе странно напряженную атмосферу, что явилось для священника полной неожиданностью — будто он, сам того не помня, пятилетним ребенком был здесь несчастен.
— Она хорошо спит? Много ли плачет? Рассказывает ли вам, как прошел ее день?
— Что ж, — сказал священник, — дайте-ка подумать.
Миссис Ингерсолл взглянула на свой рукав и сняла с него серую пушинку. Потом снова устремила глаза на Тайлера, который сказал:
— Знаете ли, боюсь, она не рассказывает, как прошел ее день. Но я ее расспрашиваю. — Ему подумалось, что она могла хотя бы кивнуть ему в ответ, но она этого не сделала, так что он продолжил: — Я стараюсь не давить на нее, знаете ли, просто поощряю ее рассказывать, что она сама захочет.
— А можете вы привести пример? — спросила миссис Ингерсолл. — Ну какой-нибудь вашей беседы?
Тайлер подумал, что в ее самоуверенности есть что-то очень жесткое, совершенно непроницаемое. Он ответил:
— Я спрашиваю, что она делала в школе. Кто ее лучшая подруга в классе.
— И что она говорит?
— Боюсь, не так уж много.
— У нас проблема, мистер Кэски.
Под ключицей у него возникла жалящая боль.
— Что ж, — сказал он с готовностью, — давайте ее решать.
— Если бы мы могли решать вот так просто, — возразила учительница. — Но ведь дети не задачки по математике, которые можно решить одним правильным ответом.
Задумчивым жестом Тайлер потер больное место под ключицей.
— Кэтрин требует моего внимания каждую минуту, и, если не получает его, с ней случается припадок: она поднимает визг и не умолкает, пока не доведет себя до изнеможения. — Миссис Ингерсолл поерзала на стуле, садясь поудобнее, разгладила платье на коленях. — Она ни с кем не играет, никто не играет с ней. И поразительно, что она не знает ни одной буквы алфавита. — Миссис Ингерсолл качнула головой в сторону пробковой доски. — И кажется, ей вовсе не интересно их учить вообще. На прошлой неделе она взяла черный мелок и зачертила странички в книжке с картинками.
— Припадки с визгом?
— Вас это удивляет?
— Это меня и правда удивляет, — сказал Тайлер.
— Вы хотите сказать, что дома она не визжит?