— Священник! — кричала она, хлопая в ладоши, пока Маргарет Кэски стояла у нее за спиной, а старая собака Минни радостно виляла хвостом, прежде чем положить голову на перекладину кресла-качалки.
— Смотри, как она разговаривает, Тайлер, — сказала миссис Кэски. — Я целую неделю показывала ей на твою фотографию и повторяла: «Папа — священник», и теперь она это выучила.
Маленькая Джинни спрятала лицо в диванную подушку, хихикая, потом подбросила эту подушку в воздух. «Папа, папа!» — и взрыв радостного смеха. Кэтрин наблюдала за ней, засунув в рот пальцы.
— Вынь пальцы изо рта, — сказала ей бабушка. — Даю слово, если бы ты только представляла себе, сколько микробов живет на руке… Да вообще на чем угодно. Ты знаешь, что такое микробы, Кэтрин?
— Папа — священник, — сказала Джинни.
Девочка уже выглядела так, будто начала уставать: она была белокожа, голубые тени у глаз появлялись быстро — и было сразу видно, что она устала. Впервые во время их поездки сюда Джинни не заснула в машине, объяснила Тайлеру миссис Кэски. Ребенок сейчас в таком переходном периоде — от двухразового дневного сна переходит к одноразовому. Тайлер не помнил, чтобы Кэтрин переходила от двухразового дневного сна к одноразовому.
— Извините меня, — сказал он, потому что у него в кабинете зазвонил телефон.
Звонила Ора Кендалл:
— Тайлер, что происходит?
— Очень рад вас слышать, Ора, — сказал Тайлер. — Давно не слышал. Ну как вы, Ора?
— Ох, да оставьте вы это, Тайлер. Люди в городе говорят всякое разное. Вы должны это знать.
Горизонт за окном выглядел так, будто там разбили яичный желток и теперь он разливался по всему краю земли.
— Я не слежу за городскими сплетнями, Ора.
У Тайлера вдруг перехватило дыхание, и он почувствовал скованность во всем теле, словно вдруг очутился в теле очень старого человека.
«…Открылись на меня нечестивые уста, и коварные уста говорят против меня лживым языком…»[94]
— Это все в основном про Конни. Сама я этому не верю, но говорят, вы вчера ездили посетить ее в тюрьме.
— И что такого, если ездил, Ора? Я ездил вместе с ее мужем. Священник посещает людей, попавших в беду.
— И что она сказала? Господи, она это сделала?
— Ора, вы же знаете, я не передаю содержание бесед.
— Правда. Ну, люди говорят, вы, должно быть, помогали ее прятать. Ох, да они вообще всякое говорят. А по моему мнению… Вы хотите знать мое мнение, Тайлер?
— Хочу, на самом деле. Да.
— По моему мнению, вам надо начать выходить из дому и разговаривать со своими прихожанами. Пусть они видят вас — ради всего святого! Расскажите им о своих тревогах. Скажите, что понимаете их тревоги.
Небо за окном становилось все более синим, с поразительной желтой полосой, разливавшейся по его нижнему краю. Деревья на холмах стояли коричневые, нагие и неподвижные.
— Понятно, — сказал Тайлер, медленно опускаясь в кресло.
— Джейн Уотсон даже собиралась… Впрочем, это не важно. Но слезайте с вашего пьедестала, перестаньте задирать нос и возвращайтесь на грешную землю — к простым людям, Тайлер.
— Понятно, — снова сказал он. У него почему-то закололо в подмышках. — Любой, кто захочет повидать своего священника, Ора, увидеть, кто он такой, и услышать, что он может сказать, пусть приходит завтра в церковь.
Он так и сидел в своем рабочем кресле, глядя, как угасает желтизна на краю неба, и, как раз когда он подумал, что солнце ушло совсем, на небо вернулось солнечное отражение поразительным розовато-пурпурным сиянием на бороздчатых облаках. Тайлер попытался вспомнить, как сильно ему когда-то нравилась Ора, но воспоминание казалось слишком далеким. Голову его заполняла Конни — будто густой темный мох, — ее образ, когда надзиратель уводил ее прочь, как она, обернувшись в дверях, на него посмотрела, ее покрасневшие глаза, словно у испуганного ребенка; на прощанье он поднял руку — дать ей понять, что придет еще, он ведь не сказал ей этого прямо, когда они разговаривали. Уходя из тюрьмы, он прошел мимо группы мужчин-заключенных, направлявшихся в столовую — ту самую столовую, которой пользовались и обитатели Окружной фермы, находившейся с другой стороны того же здания, и эти мужчины вызвали у него страх: глаза их сверкали, когда они оглядывали его с головы до пят, а надзиратели говорили им: «Проходите-проходите!»
Он спросил шерифа, не опасно ли Конни находиться здесь. И тот ответил: «Не-а. В мое дежурство ничего не случится». Они привезли надзирательницу из Скаухигана. Тайлер никогда в жизни не видел тюремных надзирателей. А вот Бонхёффер даже подружился со своими надзирателями — с некоторыми из них.