— Не то слово… Все очень странно.
Подружки повздыхали и вышли из спальни, оставляя «спящую» Юльку одну. А она лежала, смотрела в потолок и мысленно сжимала руку Сережи, ощущая ее тепло. Она даже не заметила, как заснула. Казалось только прикрыла глаза, а когда открыла, то увидела, что в комнате светло, и даже портьеры не спасают от солнца и звуков дня.
Весь день она снова провела у Сережи. Изменений не было. Ни в лучшую, но и не в худшую сторону. Стабильно тяжелое состояние… слова врача стучали об корку в сердце и почти не доходили до Юльки. А вечером, вечером она почувствовала, как рука Сережи дрогнула в ее руке.
— Сережа? — просипела Юлька. После двух дней молчания голос пропал, — Сережа?
Но не успела она обрадоваться, что все хорошо, что он пришел в себя, как приборы, контролирующие состояние Сережи истерично заверещали. И мгновенно прибежавшие врачи вытолкали ее за дверь, ничего не объясняя. Снова, как вчера, замелькали одинаковые белые фигуры.
И она сидела на полу, прислонившись к холодной стене, у двери в реанимацию, из-за которой не доносилась ни звука. Реанимационная медсестра то и дело бегала туда-сюда, не обращая на нее внимания. А потом суета прекратилась, все вышли, а лечащий врач присел перед ней на корточки.
— Запредельные нагрузки… сердце не выдержало… мы ничего не смогли сделать…
Голос доносился до нее, как сквозь слой ваты. Но Юльке и не нужно было слышать, чтобы каким-то шестым чувством понять, что это конец…. Сережи больше нет.
Глава 21.
Корка на сердце треснула, и Юлька с ужасом ждала, что хлынет кровь, превращая ее жизнь без любимого в кошмар, но нет. Боль была. Сильная. От которой тяжело дышать, от которой сами собой текли слезы… и страх. Невыносимо жгучий страх перед будущим. Как она будет жить без Сережи? Как растить его детей? Она не сможет. У нее ничего не получится. Она не умеет жить без него.
— Юленька, — Алексей Михайлович обнял ее и разрыдался. Горько. Как ребенок. А она не плакала. Не могла. Хотя слезы текли и собираясь на подбородке крупными каплями скатывались вниз.
— Алексей Михайлович, — прижимала его она, не зная, что сказать в утешение. Никакие слова не казались ей достаточно сильными, чтобы перебить даже ее боль. А что уж говорить о человеке, потерявшем единственного сына.
И только тут Юлька вспомнила про детей. И ледяная волна ужаса прокатилась по ее телу с головы до ног. Как же она могла забыть…
— Дети, — прошептала она, — как же дети? Он знают…
— Мы им ничего не сказала пока, — сквозь рыдания ответил свекр, — не смогли. Юленька, что же делать?
— Я скажу им сама, — прошептала Юлька и вытерла слезы. У нее есть дети. И ради них она должна быть сильной. Ради них она должна сейчас встать и привести себя в порядок. И ей предстоит самое трудное — рассказать малышам, что папы больше нет.
— А где Анна Павловна? — Юлька только что заметила, что Алексей Михайлович приехал один, без жены, — что случилось?
— Сердце… Она осталась дома под присмотром сиделки.
— Алексей Михайлович, — всхлипнула Юлька, — а похороны. Что надо делать?
— Сергей этим займется, Юленька. Больше некому…
— Нет. Я сама, — замотала она головой, — я должна сама. Ради Сережи.
Дети. Их горе и боль. Слезы и страхи, на которые Юлька обязана была реагировать. И стать для них опорой в этот самый страшный момент их короткой жизни.
Заботы о похоронах Сережи. Все время нужно было куда-то сходить. Позвонить. О чем-то позаботиться.
Все это давало Юльке силы днем. Но ночью она выла в подушку от боли и страха. Что делать дальше, как вставать по утрам, зная, что Сережи больше нет, она не знала.
Хоронили Сережу теплым августовским днем. Солнце светило с самого утра, изредка прячась за облаками. А когда плачущая Юлька с рыдающими детьми прошли вокруг могилы вдруг закапал дождь. И бабки, непонятно откуда взявшиеся среди пришедших попрощаться родственников и друзей, зашептали, что это хороший знак. Сережа прощается с ними.
А еще Юлька слышала, что в толпе шушукались, мол. Алиса забрала брата с собой. Ведь с ее похорон не прошло еще сорок дней. И шепотки вспыхивали то тут, то там. Говорили, что возможно все не закончится. Что их семью скорее всего ждет еще одна смерть, ведь покойники всегда уходят по трое…
И многозначительно поглядывали на Сережину маму, почерневшую от горя и опиравшуюся на трясущуюся руку Сережиного отца.
Когда все закончилось, и они вернулись в ставший таким пустым дом, а Юлька уложила измученных детей отдыхать, Алексей Михайлович позвал ее на разговор.
Они с Анной Павловной сидели рядом. Такие резко постаревшие и осунувшиеся. Он поднялся и позвал Юльку в кабинет.
— Юленька, — свекр грузно опустился на диванчик и вытер слезы тыльной стороной ладони, — мы должны тебе кое-что рассказать. Прости, мы так долго таили это от тебя. Сережа не хотел, чтоб ты знала. Но сейчас… Ты же помнишь ту аварию почти семь лет назад? Тогда Сережа лежал в реанимации. И врачи не давали ему шанса на нормальную жизнь. В лучшем случае… он жил бы, но прикованный к больничной койке. И мы были рады и такому. И тут появилась ты. И случилось чудо. Сережа рядом с тобой не просто ожил, он жил Юленька. Ты подарила ему эти семь лет счастья. В последние полгода его состояние резко ухудшилось. Ему давно сменили лекарства на более сильные, но он ничего тебе не говорил. И маме. Об этом знал только я. И он не хотел бы, чтобы ты винила себя, Юленька. Он очень сильно любил тебя.
И Алексей Михайлович вдруг разрыдался. Горько и безудержно
— Алексей Михайлович, — Юлька присела рядом и тоже плакала, прижимаясь к Сережиному отцу, — я тоже любила его. Люблю. И всегда буду любить.
Они плакали, держась друг за друга, деля горе потери самого близкого человека на двоих.
Несколько дней Алексей Михайлович и Анна Павловна провели у Юльки, им так было легче переносить боль. А потом улетели в санаторий в Болгарии, потому что Анна Павловна плохо себя чувствовала, сердце стало барахлить, пережив такую боль.
Дети тоже более менее пришли в себя. Нет, по вечерам они все еще часто плакали, вспоминая, что папа больше не придет к ним с вечерним поцелуем, но днем они уже играли и вели себя почти нормально.
А Юльке было плохо. У нее было ощущение, что она потеряла свой ориентир, свой маяк в жизни, что теперь она совсем одна в бесконечном море жизни, растеряна и не знает что ей делать. Она старалась вести себя как раньше, улыбалась детям, играла с ними, но при этом ее мысли постоянно кружили вокруг Сережи. Она вспоминала о том, что было. Его глаза, его улыбку, его руки, губы… и живьем сдирала с себя эти воспоминания. С болью и кровью расставаясь с ними окончательно. Она любит брюнета! Повторяла она про себя, но сердце нагло и бесстыже твердило: «Ты теперь свободна, теперь можешь быть с тем, кто тебе нужен»
И больше всего Юльке было больно от того, что потеряв любящего и любимого мужа, она думает о другом. Ведь это неправильно. Ведь она любит его. Ведь она все эти годы была счастлива с ним. А проклятый блондин… ему не место в ее жизни. Она не Алиса, и не станет страдать по наглой беспринципной сволочи. Тем более, сейчас. Когда Сережа только что оставил ее одну. Навсегда.
Глава 22.
— Свет, — Юлька только что уложила детей. Они плакали и ей пришлось долго успокаивать их, — ты еще не спишь? Можно я приду к тебе? Пожалуйста. Мне очень нужно…
— Юлька, какая ж ты дура. Мы же подруги. Конечно, можно. Давай идем. Нам Паша закуску организует.
— Ты даже не представляешь, какая я дура, — Юлька все же не выдержала и расплакалась.
— Может я к тебе?
— Нет. Я не хочу говорить об этом здесь.
Через десять минут подруги уже сидели на веранде Светкиного коттеджика.
— Рассказывай, — Светка разлила вино в тонконогие бокалы и протянула янтарную жидкость Юльке.
— Я схожу с ума, — всхлипнула Юлька и вытерла слезы, — я все время думаю о нем, Свет. Каждую секунду. Я ругаю себя, говорю, что это отвратительно, но в все мои мысли только о Сереже.