И девушке оставалось лишь ломать в отчаянье руки при мысли о том, что такой благородный, утонченный юноша должен был исчезнуть под личиной этого безумца.
Неужели она попала сюда только для того, чтобы сидеть и играть для него дедушкины мелодии, думала Ингрид. Неужто так будет продолжаться всю жизнь? Неужто никогда ничего не изменится?
Она не только играла для него, но и рассказывала ему сказки. И подчас посреди рассказа лицо его прояснялось, и он говорил ей что-нибудь, выражаясь необыкновенно любезно и изысканно. Иной умник не мог бы до этого додуматься. И этого ей было достаточно, чтобы воспрянуть духом и вновь продолжать свои нескончаемые попытки.
День клонился к вечеру, на небе всходила луна. Поля лежали заснеженные, озеро было покрыто сизым искрящимся льдом. Чернели стволы деревьев, небо было огненно-красным от заката.
Ингрид направлялась к озеру, чтобы покататься на коньках. Она шла узкой тропкой, протоптанной в снегу. Гуннар Хеде следовал за ней. Было в его облике нечто покорное, наводившее на мысль о преданном псе, увязавшемся за своим хозяином.
Ингрид выглядела усталой. Глаза у нее потухли, кожа приобрела сероватый оттенок.
Она шла и думала о том, был ли уходящий день доволен собой. Уж не от радости ли зажег он этот огненно-красный закат на западе?
Про себя она могла сказать, что ни сегодня, ни в какой-либо другой день не могла бы она зажечь столь ликующее пламя. За целый месяц, минувший с того дня, как она узнала Гуннара Хеде, она не добилась ровно ничего. А сегодня ее и вовсе обуял страх. Ей показалось, что любовь ее в опасности. Она стала забывать студента, потому что все время думала только о несчастном больном. Любовь ее утратила легкость, красоту, игру. Остались лишь тяготы и суровая действительность.
Она шла, чувствуя, как ее все больше охватывает отчаяние. Она чувствовала, что не знает, что делать, что ей в конце концов придется отступиться. О Боже, вот она идет следом за нею, такой крепкий и здоровый на первый взгляд, и вместе с тем — безнадежно, неизлечимо больной!
Они подошли к озеру, и Ингрид надела коньки. Она хотела, чтобы он покатался вместе с нею и привязала к его ногам коньки. Но он упал сразу же, едва ступив на лед. Он выбрался на берег и сел на камень, а она ушла от него.
Напротив камня, где сидел Хеде, находился небольшой островок, поросший оголенными березами и осинами, а позади него все еще пламенело красное вечернее небо. И на фоне красного зарева так живописно выделялись редкие, легкие кроны деревьев, что невозможно было не залюбоваться этим зрелищем.
Бывает так, что какое-нибудь место обычно узнаешь по одной определенной детали, потому что даже если нам это место очень хорошо знакомо, мы не можем знать, как оно выглядит со всех точек обзора. Имение Мункхюттан обычно узнавали по этому вот маленькому островку. Даже если не видеть усадьбу в течение многих лет, все равно ее можно было узнать, увидев этот островок, на котором черноствольные деревья тянулись легкими кронами к закату.
Хеде сидел неподвижно и смотрел на островок, на безлистные тонкие ветви, на сизый лед озера, простиравшийся во все стороны.
Этот вид был ему прекрасно знаком. Во всем имении не нашлось бы места, которое он знал бы лучше. Потому что, как уже было сказано, этот островок всегда привлекал к себе внимание. Хеде сидел, глядя на остров и как бы не замечая его, как это случается, когда видишь что-то давно привычное. Долго сидел он так, глядя перед собой. Ничто не нарушало его покоя — ни человек, ни ветер, ничто постороннее. Ингрид он уже не видел, она ушла по льду далеко вперед. И такой покой и безмятежность охватили Гуннара Хеде, какие можно ощутить лишь в хорошо знакомой среде. Спокойствие и уверенность вселял в него этот маленький островок. И улеглась вечная тревога, мучившая его.
Он всегда чувствовал себя в окружении врагов и постоянно был настороже, стремясь защитить себя. Уже много лет не испытывал он такого покоя, который помог бы ему забыться, и вот теперь он снизошел на него.
И сидя так, без мыслей в голове, Гуннар Хеде вдруг сделал чисто механическое движение, как бывает, когда человек находится в привычных условиях. Перед ним простирался лед озера, на ногах у него были коньки, и вот он встал и заскользил по льду. Он так же мало думал о том, что делает, как человек, использующий во время еды вилку и нож.
Он скользил по озеру, чувствуя, что лед необыкновенно хорош для катания. Он отъехал уже довольно далеко от берега, прежде чем осознал, что катается на коньках.