Впрочем, никто не обнаружил, что она жива. Ее отпели в церкви, потом отнесли на кладбище и опустили в могилу. Но землей ее не засыпали, потому что, по здешнему обычаю, ее хоронили утром, перед большим воскресным богослужением. После обряда похорон все отправились в церковь, а гроб оставили в открытой могиле. После литургии люди намеревались вернуться на кладбище и помочь могильщику засыпать могилу землей.
Девушка ощущала все, что с ней происходит, но страха не испытывала. Если бы даже она и захотела показать, что жива, то все равно не могла бы пошевельнуться, но если бы она и могла шевелиться, то все равно лежала бы неподвижно. Она была только рада, что ее принимают за умершую.
Хотя, с другой стороны, едва ли ее можно было бы счесть по-настоящему живой. Ни сознания, ни ощущений в обычном смысле у нее не было. В ней жила лишь та часть души, которая принадлежит ночным грезам.
Сознания ее недоставало даже на то, чтобы понять, как ужасно было бы для нее очнуться после того, как могилу засыпали бы землей. Она владела своим разумом не больше, чем владеет им человек, спящий глубоким сном.
«Хотела бы я знать, — подумала Ингрид, — есть ли на свете хоть что-нибудь, что могло бы пробудить во мне желание жить?»
И только она так подумала, как крышка гроба и платок, покрывавший ее лицо, сделались прозрачными и перед ее взором возникли огромные груды денег, нарядные платья и прекрасные сады с невиданными фруктами.
— Нет, ничего этого мне не нужно, — сказала она и закрыла глаза, не желая видеть всего этого великолепия.
Когда она снова подняла взгляд, видение исчезло, но вместо него она явственно увидела маленького ангела Божия, сидящего на краю ее могилы.
— Здравствуй, ангелочек Божий, — сказала она ему.
— Здравствуй, Ингрид, — ответил ангелочек. — Пока ты тут лежишь праздно, давай-ка потолкуем о минувших временах.
Ингрид отчетливо слышала каждое слово ангела, но голос его не был похож ни на что, слышанное ею ранее. Он походил на звуки какого-то струнного инструмента, только вместо мелодии звучали слова. Это было похоже не на пение, а скорее на голос скрипки или арфы.
— Ингрид, — сказал ангел, — припоминаешь ли ты, как в ту пору, когда был еще жив твой дедушка, ты встретила молодого студента, который целый день ходил с тобой по дворам, играя на скрипке твоего деда?
Лицо мнимоумершей озарилось улыбкой.
— Думаешь, я могла его забыть? С тех пор не было дня, когда бы я о нем не вспоминала.
— И не было ночи, когда бы ты не видела его во сне?
— Да, и не было ночи, когда бы я не видела его во сне.
— И ты хочешь умереть, хотя так хорошо его помнишь? Но ведь тогда ты больше не увидишь его!
При этих словах ангела мнимоумершая ощутила всю сладость любви, но и это не смогло привязать ее к жизни.
— Нет, нет, — сказала она. — Я боюсь жить, пускай я лучше умру.
Тогда ангел взмахнул рукой, и мнимоумершая увидела перед собой безбрежную песчаную пустыню. Это была бесплодная, лишенная деревьев, жаркая и сухая пустыня, простиравшаяся в бесконечность. На песке то тут, то там видны были какие-то возвышения, на первый взгляд напоминавшие скалы. Но когда Ингрид пригляделась получше, то увидела, что это были звери, громадные чудища с могучими когтями и большими зубастыми пастями. Они лежали на песке, подстерегая добычу. И между этими грозными хищниками беспечно расхаживал студент, не подозревая о том, что это не скалы, а живые звери.
— Его надо предостеречь! Скорее, скорее! — закричала ангелу Ингрид, охваченная невыразимым ужасом. — Скажи ему скорее, что они живые, пусть остерегается их!
— Мне не позволено говорить с ним, — ответил ангел своим мелодичным голосом. — Ты должна предостеречь его сама.
И тут мнимоумершая с ужасом почувствовала, что она лежит, как в параличе, и не может помчаться на помощь студенту. Она делала одну безуспешную попытку за другой, силясь подняться, но мертвая слабость сковывала ее. Но вот наконец, наконец! Она ощутила, как забилось ее сердце, кровь побежала по жилам и тело освободилось от смертной неподвижности. Она поднялась и поспешила к нему…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Нет на свете ничего достовернее и непреложнее того факта, что солнце особенно любит открытые пространства перед деревенскими церквушками. Замечали ли вы, как бывает залита солнцем площадка перед входом в маленькую белоснежную церковь во время воскресных богослужений? Нигде лучи его не посылают на землю столько света, нигде в другом месте не ощутите вы столь торжественной тишины.
Кажется, будто солнце бдительно следит за тем, чтобы люди не топтались без толку перед храмом Божьим и не затевали пустых разговоров. Оно хочет, чтобы они сидели в церкви и прилежно слушали проповедь пастора. Оттого-то и поливает оно столь обильно своими жаркими лучами дорогу, ведущую к церкви.