Вы, значит, явились собственной персоной. Ладно, я все вам покажу, смотрите, звуки идут отсюда. Слетают с ваших недовольных, мечтательных губ! Ну что у вас за вид? Взгляните хотя бы на мою подругу, она выглядит куда лучше! Да, моложе на тридцать лет, это кое-что значит. Искусство повествования, не покидай писательницу, что-то должно же у нее остаться, у этой общественной обвинительницы, ежегодно избираемой для этой роли всего одним человеком.
Внимание, я продолжаю, впишите и мою особу в плаху, которую держите на коленях в надежде, что кто-нибудь, наконец, положит на нее свою голову: я письмо для щели, в которую пытаюсь протиснуться. Я пеленка для штангиста, на случай, если во время работы от его мраморного фасада что-нибудь отвалится. Вероятно, под давлением, которое на меня оказывают, я становлюсь сентиментальным. Или мне только кажется? Моя война закончится благополучно; если на войне и бывает благополучие, то это благополучие моих товарищей, их пожирают колеса, словно пустые участки дороги, словно еще не пройденные километры, словно скамейки с табличкой, запрещающей некоторым лицам на них садиться. Случайно так вышло, что на них и впрямь никто не садился.
Преступление — тоже работа, большинство людей об этом забывает, не забывают только те, кого мы нанимаем. Мы им потому и платим, чтобы они ценили нашу работу и прославляли ее. Они придают нам вес! Без них мы не стоили бы и половины того, что стоим. Они основали новый Интернационал чувствительных, они еще и сегодня превосходно умеют жаловаться, у них то и дело берут интервью. Итак, преступление совершается, все преисполнены воинственной решимости, которая выражается то в одном, то в другом проступке, я, во всяком случае, на этот раз опередил всех! Нельзя, чтобы меня опережали другие, за кого я буду потом переживать. В конце концов, не пристало мне прятаться за спины товарищей. Я не из тех, кто вовремя смывается. Спортсмены любят себя, только когда побеждают. Какая задница снова отняла у нас волю? Это была воля к власти, она бы нам еще понадобилась! А эта жопа оставила нам только волю к раскаянию и покаянию — чтобы все, кому вздумается, могли злобно поглядывать в нашу сторону. Мы лишь на мгновение оставили все без присмотра, и видели бы вы, как бросилась туда госпожа писательница! Еще немного — и пошла бы она трепать языком. Она забралась бы на любое кладбище автомобилей, чтобы увидеть, не валяются ли там обломки, обрывки волос, грязные сиденья со следами огня. Ох и подняла бы она тогда вой! А вот и никем не замеченная воля к победе, бери не хочу. Обнаружь ее эта гадюка ядовитая, она бы ее тут же схватила! Но эта мастерица драть горло забывает: наша сила в том, что проходит она столь же быстро, как и время. Не в нашей власти заставить идола, которого боготворим, выслушать нас. Даже втыкая нож в теннисистку, истекаем кровью не мы. Важно не участие, важна победа. За исключением случая, когда пробил ваш последний час.
Жертва (ее толкают и пинают, но она продолжает делать повседневную работу: что-то чистит и ставит на место, что-то убирает и т. п.). Послушайте, вы, от чьих рук я погибаю, разве не чувство товарищества объединяет вас в вашей банде? В одиночку вы, я думаю, были бы полицейским, но вашей жене и в голову не пришло бы смотреть, как меня избивают, топчут и рвут на части. Ваша жена никогда бы не вышла с вами на люди нормально одетой, но с кнутом в руке! Она ни за что бы не преступила рамки приличий. Но постойте, я вижу, что она именно это и делает. Это ведь чисто мужское ремесло, разве нет? И все же она решается подойти, хотя, чтобы добраться до чисто дамского ремесла, ей следовало бы обойти эту бойню. Во всяком случае, результат бойни впечатляет: уничтожено десять процентов населения! Лучше бы эта благообразная дамочка употребила свой огнедышащий порыв и зажгла нам газ, хотя его можно нюхать из тюбика, не зажигая. На ее огне каши не сваришь. Нас, жертв, не щадят, нашими костьми усеивают землю. На нас пока не обращают внимания, но скоро обратят: эта дама напишет о нас, не имея даже представления, кто мы такие. Лучше бы ей самой стать преступницей! Преступники делают свое дело молча, им не до болтовни. Я не имел возможности стать преступником, но их работа — наверняка верх блаженства!