Вздрагиваю и оборачиваюсь.
– О, кто это тут у нас? От господина Блума?
Передо мной стоит старик, как никто другой подходящий этому месту. Он опирается на трость, очевидно в силу возраста уже не могущий полностью доверяться своим конечностям. Его дряблое лицо покрыто бородавками, словно у ужасной няни из известного фильма про шкодливых детей. Поверх старой рубашки натянут типичный старческий вязаный жилет в каких-то пятнах.
Если бы не пара скудных седых волосин, то он, можно сказать, лысый. Ему бы отлично подошла роль какого-нибудь отвратительного лесного злодея в современных ужастиках. Эдакого каннибала или может старого психопата.
Его вид невольно вызывает во мне отвращение – хоть я и понимаю, что в старости нет ничего плохого и однажды это ждет всех нас.
Я быстро беру себя в руки, надеясь, что старик не уловил моего мимолетного замешательства.
– Я от мистера Винсента – отвечаю – меня зовут Дженна Бёрнелл.
Он равнодушно жмет плечами:
– Что ж, я предупредил обоих господ, кто первым приедет – тому и картины.
Значит, успела. Мысленно ликую, но стараюсь не подать вида и не показать свою излишнюю фанатичную заинтересованность.
– Видите ли, мисс, картины продаются срочно, поэтому и цена смешная за такую редкость.
Старик уходит и спустя пару минут из соседней комнаты приносит круглую тубу с тремя свернутыми полотнами. Разворачивает одно из них на мольберте.
Заворожено глядя, подхожу и аккуратно трогаю пальцем белый слой, закрывающий изображение от внешнего мира, подобно невесту свадебной фатой. Однако, несмотря на мои опасения – он оказывается податлив.
Озадаченно хмурюсь и гляжу на старика:
– Мне сказали, картины закрашены токсичной строительной краской, но здесь просто известь.
Неужели, увидев меня, старик решил пихнуть мне какой-то совершенно ненужный, наскоро закрашенным им самим накануне, лист? Мол, раз я девушка, то ни черта и не разберусь во всем этом? Как бы не так.
Но на его лице не пробегает и единой тени, говорящей о разоблачении:
–Увы, лишь здесь. Реставрировать другие два полотна будет крайне сложно.
Старик уходит за бумагами для оформления сделки, а я скептично смотрю на полотно. Может, попавшись, теперь те два он и даст настоящие – но что если это в самом деле окажется туфтой? Решив не накручивать себя и проверить раньше, чем поставлю подпись и отдам деньги, я быстро оглядываю комнату в поисках чего-то, что может послужить мне сподручным средством для моей непосредственной работы.
Не требуется много времени, чтобы найти кусок какой-то ткани. Подойдя к полотну, я принимаюсь осторожно стирать известь, надеясь открыть хотя бы небольшой кусочек картины, который подтвердит, что там изображено что-то, имеющее хотя бы отношение к обещанному XV веку или османам.
А не какие-нибудь персики или кривой закат над морем, выполненным любителем, которому хватило денег купить краски в магазине.
Я стараюсь работать аккуратно, но при этом торопясь – старик может вернуться в любую минуту, и до этого момента необходимо разобраться с этим полотном. И мои усилия вознаграждаются – вскоре на полотне показывается лицо.
Красивый юноша с горящими серыми глазами и утонченным носом. Портрет, прорвавшись, наконец, из-под слоя извести наружу, словно принимается гипнотизировать меня. Я не в силах оторвать от него взгляда.
Голова вдруг резко начинает пульсировать, уши закладывает, и все звуки отдаляются, начинают звучать словно из-под толщи воды. Изображение становится все более расплывчатым, становится трудно дышать и я слишком поздно понимаю, что теряю сознание..
-6-
1444 год, Османская империя.
Дворец султана в Эдирне.
Дышать все еще очень трудно. Воздуху категорически сложно поступать внутрь, потому что его что-то стопорит чуть выше талии. Втягивая воздух ртом, Лале будто физически не может протолкнуть его дальше.
– Ну же, Лале, деточка, вдохни, еще немного.. – приговаривает Шахи-хатун.
Наставница Лале выглядит чуть старше пятидесяти лет, но ее лицо уже все испещрено морщинами.
– Осталось застегнуть последнюю пуговку – увещевает она.
Лале не представляет, как можно еще вдохнуть, и, кажется, эту пуговку застегнуть уж никак не получится. Перед глазами начинает темнеть, и Лале в итоге выдыхает:
– Дорогая Шахи-хатун3, я больше не могу! Кажется, я выросла из этой одежды..
Однако, умелые руки наставницы все же успевают справиться с противной пуговкой раньше, чем юная Лале окончательно сдастся и выдохнет. Однако, женщина так же видит, что одеяние ее воспитаннице давно не в пору: