ила: - Вы своей Соломонихе передайте, чоб более ко мне не подсылала. Я и сама скоро отправляться буду. Чо меня судить?.. Часто верный пристав и Сергей Ливнянский пытались отговорить Веру Ивановну Грошенко судить старуху. - Ну что она тебе сделала? - напирал Сергей. - Смирись, народ у нас тёмный, всегда будет к бабкам ходить. А Кручиха и правда, как сказывают, целительница от Бога. - Вер-Иванна! Вы ж судья. Вам и нельзя пристрастной быть и делами такими заниматься. Если кто узнает... - Вы мне оба лапшу не вешайте! Преданья старины глубокой вам уже все глаза застили. Сами, небось, к ней ходили?! И оба мужчины дружно мотали головами и возмущались. Несколько месяцев минуло, и в здании горсовета появилась Кручиха, смурно ковыляя по блестящим коридорам. Её привезли всё те же пристав Витя и инспектор. В небольшом зале сидела Вера Ивановна и ещё несколько чинов, но говорила лишь судья. - Варвара Богдановна Облацкая? - Да, - Кручиха была мрачнее тучи. - Скажите, правда, что Вы принимаете у себе людей и якобы лечите их при помощи магии, за это требуя материальные блага? - Чо вы такое говорите?.. Да как это... - Ввести свидетеля! - отрезала судья. Витька-пристав шмыгнул из импровизированного суда и возвратился с тем самым пьяницей в руках, который полгода назад упал с плотины. Тот испуганно озирался и, подрагивая, встал перед Верой Ивановной. - Вы помните, Николай Алексеевич, что у Вас уже есть условный срок? Вы готовы отвечать правду перед лицом Партии и Закона? - Д-да... - Вы посещали Варвару Богдановну Облацкую? - Хто? Ни. Ни було такого. Хто цэ? - Вот эту женщину! Тут Колька-алкаш поворотил голову, да так и обмер. - К... Кр... Кру... Та вы шо? Цэ ж...! Життя надойило?! Йий же... Уточка Божья... Ни-ни-ни! Оту жинку впэрше бачу. Ныколы ны бачив. А хто цэ?... Ни-ни-ни... Вы, товарищ судья, если садить меня решили, вы садите, садите! А эту женщину никогда я в своей жизни в глаза не видел! - и бедный Колька смиренно протянул руки вперёд, как для наручников. Стояла буйная и ранняя украинская весна. Повсюду цвела черешня и переливался первый яблоневый лист. Деревья распускали накрепшие за зиму почки, и пахло возрождением и суетой... По срочному звонку Сергей Ливнянский прибыл в больницу к главврачу Гличенко. Они пожали друг другу руки, и главврач подвёл механизатора к занавешенной операционной. - Ехал, пьяный вдрызг! Под переезд, уже шлагбаум закрыли, адреналину захотел! Поездом раскатало... в фарш. Размололо всего - живого места нет. Вот уж говорят, не повезло, что жив остался... - А я что могу сделать? - не понял Сергей. - Это Грошенко сын. Вера Ивановна на протяжении всей шестичасовой операции сидела под дверями палаты. Вышел Гличенко. Судья собрала все остатки себя в кулак и спросила: - Будет сын жить?... - Будет, - вздохнул Гличенко. - Правду! - сдерживая слёзы рычала Вера Ивановна. - Правду говори! Гличенко! Умоляю, скажи! Будет сын жить? Гличенко смерил её взглядом, поджал губы... - Будет. Но до завтрашнего вечера... Мне искренне жаль, Вера Ивановна. Здесь ничего нельзя сделать... Тут главная судья города, рассвирепев, вцепилась в воротник Гличенко: - Вылечи! Вылечи, Гличенко! Лечи, сволочь! Засужу тебя! Сядешь на всю жизнь! За что ты меня?! Лечи, погань!... - слёзы брызгали из глаз сами, она не плакала, она была готова до конца бороться за сына, грызть за него людей и камни... - Вы вот что... Я ещё раз говорю, - понимая состояние судьи, деланно-спокойно произнёс главврач, расцепляя её руки на своём халате, - в больнице он завтра умрёт. И медицина при таких травмах бессильна. Везде тромбы. Кости и осколки в жизненно важных органах... (глаза Веры Ивановны стали сами собой закатываться, и он оборвал описание) Это я как врач говорю. А как простой человек... Берите вы, Вера Ивановна, машину с кузовом... Мы поможем сына погрузить... И везите его на остров... Кручихе. Кроме неё никто выходить не возьмётся, да и не выходит. Это единственный шанс, не осуждайте меня. Он запахнул халат, опустил голову и быстро зашагал к своему кабинету, оставив Веру Ивановну потрясённой и убитой горем... Сын стонал. И не было ничего ужаснее этого стона. Стонал не как стонут больные. Так стонут мёртвые, так стонут обречённые, стон этот ничего не передавал, ничего не значил. Стон того, кто уже не ощущает мир, а только напоминает о своём присутствии. Стон призрака. Она ехала и боялась повернуться, чтобы не потерять сознание. В кузове лежал её сын, перемолотый, с торчащими по телу костями, с размозженным черепом и расквашенным лицом. - Ма... ма... Душа её не выдержала, Вера Ивановна посмотрела назад. В открытом кузове колыхалась в такт ухабам бесформенная гора мяса, стеная голосом её сына. Что-то в груди слева схватило до самой спины у Веры Ивановны, оборвалось, закололо, и она стала чувствовать каждый удар сердца, отдававшийся нестерпимой резкой болью. Она откинула голову на спинку сиденья и зажмурилась... Уже началась аллея вековых деревьев, стручки вылетали со стрекотом из-под колёс. В конце покатой дороги завиднелась крыша домика Кручихи. Вера Ивановна не выдержала и, не слыша испуганное Витькино «Куда?!», выпрыгнула на ходу и помчалась впереди машины. Опередив страшную процессию метров на двести, Вера Ивановна стала неистово барабанить в тяжёлую дверь. Но силы уже покидали её тело... И ничего уж не могла вымолвить бедная Вера Ивановна - так горе зажало ей горло. Она упала на колени перед старухой, обхватила её босые ноги руками, и, обливая стопы знахарки слезами, завыла, давясь и кашляя: - Помоги... Кручиха... Умоля... умоляю... по... помоги... спаси сына... заклинаю... спаси сына... забери душу... пусть... пусть живёт только... Кручиха... что хочешь... помоги... Христом Богом... помоги... сын... мой... Петя... умирает... разбился... помоги... помоги, Кручиха... На секунду гнев мелькнул в орлиных глазах Кручихи. Она вся сжалась, сгорбилась, крючковатый нос занял всё лицо, и, смотря исподлобья, она процедила: - А то засудишь? Даже если Вера Ивановна и слышала эти слова знахарки, то уж точно ничего не поняла... Руки её, державшиеся только что за подол Кручихи, ослабели, и она без сознанья повалилась набок от двери. Старуха увидела носилки, которые, повесив головы, держали Витька-пристав и медбрат. Она зажала рот кулаком, процедив лишь: - Матерь Божья!.. Да что я тут... - помрачнела и скомандовала: - Заноси! Пока Веру Ивановну оттаскивали обратно к машине, Кручиха накрепко заперла за собой неподъёмную дверь и занавесила окна. - Побудьте с ней пожалуйста, - попросил Витька медбрата, - пойду прослежу. Обошёл он всю хату кругом - нигде ни дырки, занавески плотно закрыты. Сгибаясь, пристав стал рассматривать стены на уровне колен, и вдруг увидел круглое отверстие в дубовой двери чуть выше железной петли. Видимо, тот, кто делал дверь, случайно просверлил сперва не в том месте. Витя встал на колени, и ему открылась странная картина... В середине комнаты стоял длинный стол, на нём в полумгле виден был Пётр. Он всё ещё стонал. Кручиха ходила по дому, беспрестанно что-то шепча, размахивала тлеющим веником из трав, напускала дыму... Всюду: по полкам, по столам и приоткрытым шкафчикам - были толстые свечи. В мазаной печи горел огонь, на плите стояли закопчённые кастрюли. Знахарка положила веник в печь и достала из шкафа связку деревянных колышков, каждый с локоть длиной. Она стала шептать громче, но Витька всё равно не мог ничего разобрать... Старуха положила колышки рядом с сыном Веры Ивановны. Пальцы её торопливо заходили по молодому искалеченному телу... Они то юрко ныряли в раны, доставая оттуда сыновьи косточки, то глубоко входили в цельную плоть, и тогда она будто разверзалась вперёд бескровно, позволяя рукам достать до повреждений. Кручиха обтёрла руки о подол. Медленно принялась она водить кончиками пальцев по телу страдальца, надавливая то сильнее, то слабее, и словно через кожу стала сдвигать его кости на место, каждый раз подкладывая колышки под конченную работу, как бы фиксируя переломы... Вот уже выпрямилась сложенная прежде колесом рука..., как вдруг бабка встрепенулась и злобно потянула раздувающимися ноздрями воздух вокруг себя... - А я думаю, шо ж мине так робится тяжко! Цуцуня, пошёл вон! - с этими словами она схватила один из деревянных колышков и швырнула в сторону Витьки. Тот еле успел отдёрнуть лицо от отверстия, как его тут же заткнула палка, выскочила острием наружу. Вышедшую уже поздно вечером Кручиху встретила одним молящим взглядом мелко дрожавшая Вера Ивановна. «А ты теперь такая же старуха...» - читалось на лице знахарки. - Домой едь, за тобой много злых духов прибыло, кружать тут, только Петру мешають. - Что ж мне там делать? Как я ему там помогу? С ума же сойду... - Молись. - Как?... - Молись тому, во чо веришь. - Я верю... - А это единственно не подходит. Через несколько месяцев в третий раз подкатила машина к дому Кручихи. Из неё вылез прежний медбрат и кучка молодых студентов в медицинских халатах. - Чего вам? - вышла вперёд Кручиха. - Здравствуйте, Варвара Богдановна! - выпалил медбрат. - Вот, студентов вам наш институт прислал, дабы Вы научили их своему великому ремеслу, на пользу нашему советскому государству. - Да чо ж я их? Заново рожу? - изумилась Кручиха. - А ну, пошли! Знахарка отвела всех на задний двор. Огромный пень, в пояс человеку, такой, что и не обхватить, стоял за домом. Кручиха подошла к нему, сорвала с головы платок и остановилась. - Кто самый умелый? Вперёд шагнул краснолицый самоуверенный студент. - П