— Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде — непонятно. А как вам кажется?
— Да уж, и правда — ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись — сделаю.
— Прошу вас, пожалуйста! — попросил тот человек, и Иккю написал:
«Что-то в воде. Что это за вещь, написавший мастер не знает. Хозяин тоже не знает. И я, что пишу эту подпись, тоже не знаю».
Видевшие и слышавшие о том говорили: «Вот какой прямодушный монах! Это и впрямь картина, каких больше не найти в трёх странах!» И до сих пор та картина ценится гораздо более, ведь приложил к ней руку не простой человек.
«Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде — непонятно. А как вам кажется?» «Да уж, и правда — ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись — пожалуйста», — отвечал Иккю.
3
Как преподобный Иккю перечислял имена пятисот архатов
В одном храме изготовили изваяния пятисот просветлённых святых-архатов[50], и на обряд освящения собралось посмотреть великое множество знати и простонародья. После окончания службы один монах прибирал цветы и благовония, стоявшие перед архатами. Двое-трое мирян с умным видом смотрели на статуи. Все уже разошлись, и только эти подробно осматривали каждое изваяние, а потом спросили у монаха:
— Ведь каждого из этих архатов как-то звали? Интересно узнать, как их зовут — ведь господин монах наверняка знает эти имена? — А монах и знал по именам только Троих почитаемых[51], ничего тем мирянам не ответил и скрылся в келье.
Пребывавший тогда в том храме Иккю спросил:
— Что там? — и ему объяснили, в чём дело.
— Эти миряне умничают без нужды. Кто станет запоминать все эти имена, если они ни к чему не нужны? Я сам их не помню, но пойду, отвечу им.
Иккю прошёл в Зал архатов:
— Это вы тут хотите узнать имена архатов? Тогда спрашивайте о каждом из них!
— Вот этот посередине?
— Это Шакьямуни.
— А слева от него?
— Махакашьяпа.
— А справа?
— Ананда.
— А следующий?
— Намусатандо![52]
— А за ним?
— Сугиятоя!
— А дальше?
— Оракоти! — так он отвечал о каждом из архатов словами из Сурангама-сутры. Что там пять сотен архатов — он мог бы так отвечать хоть о сотне мириад архатов без запинки! А миряне всё подробно выспросили и говорили:
— Ну и память же у вас! — на что Иккю отвечал:
— Да пустяки! Когда-то заучил наизусть один-единственный свиток[53], — и удалился, посмеиваясь.
Люди поражались его находчивости. Замечательно, что он сумел ответить, когда сделать это было лучше, чем промолчать, пускай и спрашивали о вещах ненужных, которые и запомнишь, а прока от них нет. Тех, кто с умным видом задаёт глупые вопросы, могут и провести. То же можно сказать не только об именах архатов.
4
Как преподобный Иккю на Новый год ходил с черепом
Новый год, Три начала — это начало первого дня, начало месяца и начало года. Все люди Поднебесной средь Четырёх морей — и рассудительные, и легкомысленные, и те, кто в печали, и не имеющие поводов печалиться, и знатные, и простые — нет меж ними различий. И те, что пили новогоднее лекарство Ту Су[54], выглядят так, будто макнули усы в сусло, а другие, вместо того, чтоб толочь рис на лепёшки-кагамимоти[55], трамбуют улицу задницей[56], всяк празднует, как может, и вроде бы со вчера ничего не изменилось, и небо всё так же затянуто серой пеленой, но перед домами на широких улицах столицы красуются сосны[57], дома обмотаны ритуальными верёвками из соломы — знаком долголетия. Вчера до полночи стучали в ворота, непонятно зачем, все носились так, что ноги летели над землёй, а прошла лишь ночь — и всё по-другому, сердца трепещут, все забывают о том, что последний день года снова придёт, молятся о долгом веке в тысячу, десять тысяч поколений, не помышляя о том, что когда-нибудь умрут. Печалятся о десяти тысячах вещей, гонятся за славой и богатством, что подобны утренней росе, в вечернюю пору жизни отдают свою любовь детям, и так по кругу, по кругу, как муравьи бегают по венцу ступы, раз за разом повторяют одно и то же, желают друг другу века в пятьсот восемьдесят лет и семь смен цикла[58], и ни на короткий миг не появится в сердце у них осознание осенних ветров[59] этого мира. Иккю казалось всё это странным, и он думал: «Какая глупость! Они думают, будто бы цветение „утреннего лика“, что цветёт от рассвета до полудня, вечно, подобно бабочке-однодневке, воспарившей в небо в мире, где радость недолговечна, для них Новый год — это ведь лишь золотая обёртка для дерьма! Всё рассеется с дымом времён, в мгновение ока![60] Ну я им покажу!» — пошёл на кладбище, подобрал валявшийся там череп, насадил на бамбуковую палку — а время было на рассвете первого дня года — и принялся ходить по столице, в каждом доме вдруг просовывал этот череп в дверь со словами: «Поберегись! Поберегись!» Люди в суеверном ужасе захлопывали двери и ставни, и потому-то сейчас люди запирают окна и двери в первые три дня года.
51
Три центральных изваяния храмового убранства; в данном случае — Шакьямуни, Ананда и Махакашьяпа.
52
Здесь и далее Иккю использует пришедшие в голову слова из Сурангама-сутры — одной из важнейших сутр в Дзэн-буддизме.
53
«Один-единственный свиток» — Иккю отвечает согласно правилам вежливости, как бы преуменьшая свои способности; с другой стороны, он и на самом деле отвечал словами из одного свитка Сурангама-сутры.
54
Знаменитый китайский врач; лекарство, названное по его имени, вероятно, могли пить лишь знатные люди.
55
Круглые рисовые лепёшки, символизирующие новое солнце; непременный атрибут новогоднего убранства дома. Под китайским влиянием японцы отмечали Новый год по лунному календарю, но солярная символика Нового года как праздника солнечного цикла сохранилась в обрядности.
56
Игра слов —
58
Одно из традиционных пожеланий долголетия. 7 смен 60-летнего цикла (420 лет) и 580 лет вместе составляют 1000 лет, то есть желают жизни в тысячу лет.
59
Здесь обыгрывается омофония слов
60
Цитата из 10-го дана «Записок на досуге»: «Когда же в дому на славу потрудились плотники и столяры, когда в нём на каждом шагу попадается чудная, диковинная китайская и японская утварь… глазам становится тяжко и больно. И что же — жить здесь всегда? Посмотришь и скажешь: а ведь всё это рассеется вместе с дымом времён, в мгновение ока».