Выбрать главу
Вага ио ва Мияко но тацуми Сика дзо суму Ё о Удзияма то Хито ва иу нари

Тогда Синъуэмон принялся потешаться:

— Это вы вместе с монахом Кисэном там живёте?

— Нет, я у Кисэна эту келью снимаю!

— Так вы, получается, живёте в съёмной келье? — засмеялся Синъуэмон, а Иккю сложил стихотворение:

В этом временном мире И на время снимающему, И на время сдающему Не стоит думать, Сдаёшь ты или снимаешь.
Кари но ё ни Каситару нуси мо Каринуси мо Касу то омовадзу Кару то омовадзу

Синъуэмону это понравилось, он записал это стихотворение на веере и сказал:

— Как замечательно! Забежал к вам ненадолго проведать — и тут же получил поучение! — Возрадовавшись, пошёл он домой, но у ворот остановился и вернулся:

— Знаете ли, так вы хорошо сказали, что я даже забыл о том, что хотел спросить, и уже собрался уйти. Я ведь придумал стихотворение — вот как вы его поймёте:

Ветер подует — И всё затрепещет. А если не дует, То где он тогда, Куда девается ветер?
Фуку токи ва Моносавагасики Кадзэ нару га Фукану токи ни ва Идзути нару ран

Так он сказал, и тут же получил ответ:

Ветер подует, — И правда, всё затрепещет, А если не дует, Становится он Ветром, который не дует?
Фуку токи ва Мубэ савагасики Ямакадзэ но Фукану токи ни ва Фукану кадзэ кана

Так ответил Иккю, и Синъуэмон молча склонился в долгом поклоне, выразив своё почтение, и ушёл.

13

О том, как Иккю в свой последний час прощался с миром

Самые разные стихи люди передают из уст в уста как последние стихи преподобного Иккю. Нельзя сказать, что такие-то из тех стихов истинны, а другие — ложны, потому что одни рисовали его портрет и просили надписать, другие тоже рисовали и тоже просили надписать, а он и подписывал, как ему вздумается.

На одном изображении он надписал китайские стихи:

Тридцать лет видел смутно, И ещё тридцать лет — перестал различать, Смутно и без различения прожил я шестьдесят, А в последний свой час опростаюсь и преподнесу это Брахме.

Такие есть стихи, а есть и другие:

Возвращаю Сегодня, в эту луну, То, что брал я взаймы Лишь в прошлой луне, лишь вчера. Из пяти Взятых взаймы вещей Возвращаю четыре, А сам ухожу В изначальную пустоту.
Сякуё: моосу Сакугацу сакудзицу Хэмбэн моосу Конгацу коннити Кариокиси Ицуцу но моно о Ёццу каэси Хонрайку: ни Има дзо мотодзуку

А ещё в качестве последних стихов, говорят, написал он так:

В жизни — смерть, В смерти — жизнь. Зеленеет ива, Лепестки сливы алеют. Кацу! Ивы — не зелёные, А сливы — не красные! Берегитесь! Берегитесь![131]
Сё: я си я Си я сё: я Янаги ва мидори Хана ва курэнай Кацу Янаги мидори нарадзу Хана курэнай нарадзу Гоё:дзин гоё:дзин

Приложил кисть Иккю

Конец Рассказов об Иккю
Счастливые дни 6 луны 8 года Камбун[132]
Издательство Сёриндо
Вырезал доски для печати Ямамото Дзюробёэ

РАССКАЗЫ ОБ ИККЮ, СОБРАННЫЕ В РАЗНЫХ ЗЕМЛЯХ

Предисловие

Втайне задумал в неразумном сердце своём и начал писать, следуя бегу кисти. Не собирался писать ничего глубокого, подобного пруду Юй Юань[133] — «Яшмовая глубина», — наоборот, не стал думать о том, что будут ругать написанное, а лишь хотел вытянуть наружу хорошее, как вытягивают водоросли в заливе Нанива, из сердец человеков, которых бросает по воле волн море этого плывущего мира, подобно тыкве-горлянке.

вернуться

131

«Весной зеленеет ива, лепестки сливы краснеют» — эта цитата из стихотворения Су Дунпо, как уже говорилось, использовалась в дзэнском дискурсе как указание на истинную природу вещей либо же на разнообразие мира. В данном случае Иккю предостерегает читателя от однозначного восприятия вещей и явлений.

вернуться

132

1668 г.

вернуться

133

Парк при императорском дворце, существовавший в Чжунду (нынешний Пекин) при династии Цзинь.